Жизнь и наследие Абу Ханифы

Содержание

 Вступительное слово

Введение

Биография

Дорога к звездам

Отец Ханифы
Я более благородных кровей, чем ты!
Столица знаний
Плод любви
Они и мы - люди
Пленник ученых
Звезды на небе
Знание - в богобоязненности
Друг знания
Место рождения фикха

Величайший предстоятель

Я не хочу, чтобы умерло знание!
Второй Бадр
Золото кыяса
Сирота хадиса
Бегство от мирского
Восстание хариджитов
Ты не сломаешь меня!
Богоугодный Имам из рода Пророка.
Чародей науки
Он не учил любви
Гора сострадания
Жизнь без сна
Светильник ум мы
Час присяги

Рядом с властью
Город мира в год войны
Дело Ибрахима
Восстание в Мосуле
Радость сердца
С ним ушло много знания

Рассказы
Несколько слов о рассказах
О науке и знании, праве и обучении
Богословские дискуссии и диалоги
С другими факихами
О вопросах фикха, кыясе и находчивости
О взаимоотношениях с властью
О добрых делах
О личных качествах

Трактаты
Несколько слов о трактатах
Учитель и ученик
Письмо Усману аль-Батти
Упрощенное знание
Завещание о единобожии
Величайшее знание
Сподвижники Пророка

Библиография

Словарь арабских терминов и религиозных направлений

Указатель коранических цитат

Указатель хадисов

Вступительное слово

Труд, представляемый читателю, посвящен одному из самых выдающихся и знаменитых богословов Ислама - имаму Абу-Ханифе, да пребудет над ним милость Аллаха. С именем этого ученого неразрывно связано само понятие мусульманской правовой науки -  фикха и одной из крупнейших школ Ислама - ханафитского мазхаба. Критики приверженцев Абу-Ханифы часто начинают свои рассуждения с прямолинейного и голословного обвинения в том, что при Пророке Мухаммаде, да благословит его Аллах и приветствует, не существовало мазхабов вообще, что мазхабы - правовые школы - появились в качестве непозволительного новшества в более позднее время. Увы, человеческое общество устроено так, что значительному числу людей представляется весьма нелегким занятием напрягать свои умственные способности в попытке ответить на вопросы окружающего мира: гораздо проще воспользоваться готовыми кальками, шаблонами, примерами, часто совершенно бездумно и некритически подходя к этим самым примерам. Таковыми были и являются до сих пор оппоненты Абу-Ханифы, обвинявшие и обвиняющие сегодня Имама и его последователей в отступлении от Сунны Пророка, да благосло¬вит его Аллах и приветствует.
Пожалуй, единственным должным ответом и действенной мерой в отношении подобных буквоедов была практика второго праведного халифа Умара ибн аль-Хаттаба (да пребудет над ним довольство Аллаха), авторитет которого позволял ему деятельно и беспрекословно решать самые сложные проблемы своего времени. Как пишет автор представляемой книги Рустам Батыр (Багров), «Умар проводил по¬литику по борьбе с неконтролируемой многочисленностью хадисов». Это было не просто легко объяснимо, но и жизненно необходимо в тех условиях: ведь новообращенные мусульмане, не зная предыстории Ислама и всей канвы происходивших на его заре событий и атмосферы эпохи Пророка, да благословит его Аллах и приветствует, могли дать его изречениям и поступкам ошибочное толкование. Именно поэтому халиф велел своим посланцам, отправляемым в Ирак для проповеди Ислама, «предаваться только Корану и не от-талкивать людей хадисами».
Таким образом, становится совершенно очевидным, что между Сунной Пророка, да благословит его Аллах и приветствует, и хадисами есть огромная разница: Сунна, являющаяся живой практикой мусульманского сообщества, хранится в виде совокупности традиций, религиозных обрядов и предписанных ритуалов, чему находится объяснение как в Коране, так и в отдельных хадисах. В то же время большая часть хадисов ситуативна: невозможно вне конкретной ситуации, когда был произнесен тот или иной хадис, догматическое следование ему без тщательного изучения причинно-следственной связи - почему, когда и в связи с чем возник данный хадис, В этом-то и заключалась особенность метода нахождения решений Имамом Абу-Ханифой: доскональное знание аятов Священного Корана и логический поиск оптимального для большинства мусульман решения на основе Сунны Пророка - но без привязки к буквальному прочте¬нию того или иного ситуативно произнесенного хадиса.
Очевидно, что мазхаб, основанный Абу-Ханифой, или «Вели¬чайшим предстоятелем» как его называли и называют до сего дня не только последователи, но и сторонники других школ, не случайно стал доминирующим на огромных территориях мусульманского мира. Не просто личность Имама и его учеников, но и в первую очередь метод его извлечения нужных решений позволил состояться ханафитскому мазхабу как самой толерантной и мягкой школе ис¬ламского права. Таким образом, когда сегодня в России возникают дискуссии о том, как представить в немусульманском обществе Ислам гармоничным и умеренным, или же как снять жесткую риторику экстремистов и сектантов от Ислама, или же каким образом придать новое дыхание Исламской научно-богословской мысли, завядшей в проблемах «длины штанов и бороды»,- наш ответ однозначен: «Давайте внимательно изучать и применять в жизни методы и правовое наследие выдающегося Имама, которому сама наука фикха обязана своим появлением (по словам Имама аш-Шафии),- Нумана ибн Са¬бита Абу-Ханифы».
Собственно, лозунги о необходимости развивать ханафитские правовые нормы давно уже стали непременным атрибутом публич¬ной и издательской деятельности большинства мусульманских деятелей России, воплотившись в устах некоторых Имамов чуть ли не в заклинание: «ханафитский мазхаб - самый-самый... а мы - самые истинные ханафиты». В действительности же что такое ханафитский мазхаб и в чем заключались методы нахождения правовых норм Абу-Ханифы, в России знают, пожалуй, единицы, да и те в основном востоковеды, не принадлежащие к мусульманской умме. Связано это с тем, что мы (речь идет о России в целом) давно уже не изучаем источники, объясняющие возникновение и становление этого мазхаба, довольствуясь «откровенно слабыми публикациями, авторы которых не утруждают себя не только аргументацией сделанных выводов, но и элементарными ссылками на цитируемые источники». Такова реальность нашего времени, и даже многочисленность Духовных управлений мусульман и общественных мусульманских организаций в России (что по законам рыночной экономики должно было привести к высокой степени конкурентности и обилию конечного продукта на издательских прилавках) не оказалась действенным способом решить эту проблему.
Но нет правил без исключения: Духовное управление мусульман Нижегородской области регулярно и целенаправленно радует читателя новыми исследованиями в области фикха. Настоящий труд, посвященный наследию Абу-Ханифы, станет весомым вкладом в дело изучения и возрождения ханафитской доктрины в России, начатым нами в четырехтомной серии «Ханафитский фикх в новом обличье».
Труд Р. Батыра представляет собой особую ценность и в связи с тем, что на наших глазах происходит становление нового поколения мусульманских авторов России. Напутствуя молодого богослова, выражаю искреннюю признательность за его труд и надеюсь, что он ляжет в основу кандидатской диссертации будущего ученого. В связи с вышесказанным хотелось бы привлечь внимание мусульманских деятелей России к необходимости расширять социальную базу наших молодых ученых, оказывать им всяческую поддержку в их начинаниях, ибо только их усилиями наша умма будет в состоянии преодолеть постыдную, противоречащую Корану и Сунне Пророка, да благословит его Аллах и приветствует, инертность и аморфность сегодняшнего дня.
Да благословит Аллах Своего пророка и посланника Мухаммада, его семью и сподвижников и да пребудет с вами мир и благословения Всевышнего.

Ректор Нижегородского исламского института
им. X. Фаизханова
Дамир-хазрат Мухетдинов

Введение

Абу-Ханифа - крупнейшая фигура в истории классической религиозно-правовой мысли Ислама, чье наследие самым действенным образом актуально для мусульман и сегодня. Последователи его школы встречаются во всех уголках земного шара и исчисляются сотнями миллионов. С именем Абу-Ханифы знакомы и представители иных конфессий и мировоззрений, ведь оно стало достоянием общемировой правовой культуры.
Возникающий в этой связи интерес к личности и наследию величайшего мусульманского факиха очевиден. Однако русскоязычный читатель сможет удовлетворить его лишь в минимальной степени. Парадоксально: имя Абу-Ханифы на слуху у всех, кто знаком с тематикой Ислама и историей его правового учения, но до сих пор в России никто не предпринимал серьезных исследований, посвященных жизни и наследию знаменитого мусульманского правоведа. И это несмотря на то, что большая часть российских мусульман исторически являются приверженцами ханафитской традиции, а первые статьи, посвященные Имаму и его творчеству, появились в отечественной науке еще в конце XVIII в..
В мусульманском же мире интерес к личности Абу-Ханифы и ме-ет гораздо более древние корни. Первую биографическую книгу о нем составил Ахмад ибн Сальт более тысячи лет назад. С тех пор жизнеописаний ученого в виде как отдельных книг, так и статей в биографических сборниках было написано немало. К сожалению, часть из них не сохранилась, а многие до сих пор не введены в научный оборот, оставшись неизданными. И все же материала для того, чтобы составить представление о жизни иракского факиха, в распоряжении исследователей имеется предостаточно. Любопытной иллюстрацией тому может служить его жизнеописание в биографическом своде «История Багдада». В 14 томах этого фундаментального труда собраны биографии 7831 известной личности мусульманского средневековья. Кому-то из них посвящено лишь полстраницы, а многим - вообще несколько строчек. С большим отрывом по занимаемому объему лидирует статья об Имаме аль-Бухари, составителе второй по значимости после Корана книги в Исламе. Его жизнеописание изложено на 30 страницах. Но Абу-Ханифа даже аль-Бухари лишил этого своеобразного первенства: ему посвящено несравнимо больше - 130 страниц, целая книга в книге.
Однако изобилие источников не всегда облегчает работу исследователя. «Исторические сочинения всехжанров, - отмечает автор "Истории халифата" О.Г. Большаков, - состоят из множества противоречивых рассказов очевидцев и современников событий, записанных иногда десятилетия спустя и не из первых уст. Трудность использования этих сведений нередко вызывала у исследователей глубокий пессимизм и противоречивое отношение: от доверия до почти полного отрицания их достоверности, хотя несомненно, что игнорировать не вполне достоверный источник - слишком боль¬шая роскошь». Подобная оценка может быть проецируема и на средневековые биографии Абу-Ханифы.
Биографические сборники средневекового периода, как прави¬ло, составлены по следующему принципу: сначала излагается иснад - цепочка имен передатчиков повествования, затем матн - само повествование. Материал группируется тематически, но при этом всегда отсутствует цельная картина, изложение единой канвы событий. При подобной, эклектичной, рубрикации материала разрозненные свидетельства не сопоставляются друг с другом, и в результате этой несогласованности незамеченными остаются некоторые противоречия, что, в свою очередь, приводит к путанице и искажению ряда фактов.
В основном повествования излагаются в стиле манакыб - агиографий - и преследуют апологетические цели, что также существенно затрудняет объективное исследование. Впрочем, слово дается и оппонентам ученого. Следует отметить, что восприятие идей Абу-Ханифы, по крайней мере до того, как он стал общепризнан¬ным столпом мусульманского правоверия, было весьма противоречивым: от восторженного почитания до презренного осуждения. Ярче всего это противоречивое отношение выражено в той же «Истории Багдада», где положительная и отрицательная информация об Абу-Ханифе дается практически в равном соотношении. Ситуация осложняется и тем, что в некоторых случаях из уст одних и тех же людей повествуются как положительные отзывы в отношении Абу-Ханифы, так и негативные. Это свидетельствует о недобросо¬вестном противостоянии между сторонниками и противниками Имама, в ходе которого каждая из сторон, защищая свою правоту, стремилась апеллировать к авторитету других известных лиц, что нередко толкало оба лагеря на фальсификацию исторических свидетельств6. Поэтому следует лишь согласиться с редакторами «Истории Багдада» в том, что «ни про кого в суннитском мире нельзя сказать, что ему приписывали то же, что и Абу-Ханифе». Другими словами, Абу-Ханифа - самый противоречивый образ в истории мусульманской религиозной науки,
Однако строить исследование на одних биографиях Абу-Ханифы, лишь систематизируя и заново излагая содержащиеся в них сведения, было бы большой методологической ошибкой. Слишком уж они ангажированы и тенденциозны. Поэтому в настоящей работе было сделано обращение к альтернативным источникам, позволившим не только прояснить и реконструировать общий контекст, но и критически взглянуть на некоторые факты биографии ученого, пересмотреть устоявшиеся стереотипы.
В наши дни мусульманские авторы также уже не раз обраща¬лись к жизнеописанию и наследию Абу-Ханифы. Среди совре¬менных работ встречаются как откровенно слабые публикации, авторы которых не утруждают себя не только аргументацией сде¬ланных выводов, но и элементарными ссылками на цитируемые источники, так и вполне достойные работы. Не будет ошибкой сказать, что общей их особенностью является робость, а в отдельных случаях и полное отсутствие критичного отношения к источникам, стремление любым способом согласовать противо¬речивые сведения, вместо того чтобы ставить под сомнение и вы¬являть недостоверные из них. Не избавлены они и от характерной для средневековых книг назидательности.
Тенденция многих из этих работ заключается и в том, что они не стремятся вырасти в самостоятельные исследования, а тяготеют к тому, чтобы быть лишь цитатниками, очередными компиляциями средневековых свидетельств про Абу-Ханифу или в лучшем случае их авторским изложением. Впрочем, от по¬добной тенденции действительно очень трудно (и не всегда возможно) уйти. Гораздо легче написать книгу о том, что говорили про Абу-Ханифу, нежели за этими противоречивыми свидетельствами разглядеть его подлинный портрет, увидеть его таким, каким он был на самом деле, а не таким, каким его видели и хотели представить заинтересованные лица. В этом случае надо суметь возвыситься над схваткой почитателей и противников Имама в ситуации, когда большей частью знаний о нем мы обязаны именно этой борьбе, когда ею пронизана основная часть повествований.
Настоящая книга состоит из трех разделов. В первой расска¬зывается о жизненном пути великого факиха. Следует помнить, что Абу-Ханифа - это не эпический герой, жизнь которого ин¬тересна сама по себе, а в первую очередь мыслитель, оказавший заметное влияние на развитие Исламского учения. Поэтому его биография в настоящей работе часто излагается под таким углом зрения, который позволяет увидеть социокультурные корни его миропонимания, понять, почему он придерживался тех или иных взглядов. Неизбежным в этой связи становились отступления от непосредственного жизнеописания, повествующие об убеждени¬ях Имама, хотя им, по замыслу автора, будет посвящена вторая часть настоящего исследования. Биография разбита на две главы, которые охватывают соответствующие периоды его жизни до и после того, как он встал во главе куфийской правовой школы.
Во втором разделе собрана коллекция разных историй (и мудрых высказываний) Абу-Ханифы, несущих в себе большое количество интересных деталей и освобождающих основную биографию от излишних нагромождений. Для удобства чтения истории условно разбиты по нескольким связующим темам, хотя подобное деление не всегда оправдано, так как одна и та же новелла могла одновременно выражать несколько идей. Истории приводятся как в близком оригиналу переводе, так и в адаптированном изложении.
Третий раздел книги представляет собой перевод пяти богословских трактатов, возводимых к Абу-Ханифе.
Выражаю искреннюю благодарность всем, кто содействовал работе над рукописью и приложил усилия к ее изданию. Особен¬ную благодарность хотелось бы выразить д.ф.н. Тауфику Ибраги¬му за пенные замечания, сделанные после прочтения рукописи, руководителям Издательского дома «Медина» Умар-хазрату Идрисову и Дамир-хазрату Мухетдинову, взявшимся за публикацию работы, а также Магомеду Эстамирову, ЭминуДобарджичу, Кюри Халимову и Хамзату Идилову, материальное содействие которых ускорило издание книги.

Рустам Батыр Ярославль, 2007 г.

БИОГРАФИЯ

Дорога к звездам

Отец Ханифы

Самый известный и влиятельный факих в истории Ислама ан-Нуман ибн Сабит, больше известный как Абу-Ханифа, родился во времена пятого омейядского халифа Абд-аль-Малика ибн Марвана (685-705) в Ираке. Есть ошибочные утверждения, что он был арабом', турком и даже набатеем. Говорят и то, что он был родом из Вавилона. Однако общепризнанно, что в жилах Абу-Ханифы текла персидская кровь и сам он происходил из знатного иранского рода. О генеалогии ан-Нумана повествуют его внуки: Умар ибн Хаммад и Исмаил ибн Хаммад. Оба они едины в том, что их прадеда, то есть отца Абу-Ханифы, звали по имени Сабит, однако дальше их сведения расходятся. Согласно первому, Сабит был сыном Зуты, сына Маха. Согласно второму - сыном ан-Нумана, сына Марзбана.
Будущего же иракского факиха при рождении нарекли именем Атик, которое он позднее сменил на ан-Нуман. В этом имени есть «маленькая тайна», суть которой состоит в том, что им обознача¬ется кровь (душа), дающая жизнь телу человека. Именно душой фикха («мусульманского права») и суждено будет стать в будущем ан-Нуману. Однако это имя мало известно широкой публике.
Традиционно великого мусульманского правоведа называют по кунье - Абу-Ханифа.
Кунья - это уважительное обращение к человеку, указывающее на его отношение к своему ребенку или же родителю. В данном случае речь идет об отцовстве. Учитывая, что «Ханифа» традиционно считается женским именем, возникло утверждение о том, что Абу-Ханифа получил свою кунью по имени дочери. Стало быть, ее следует перевести как «отец Ханифы». Однако исходя из того, что в источниках упоминается лишь единственный сын Абу-Ханифы - Хаммад, такая интерпретация куньи была признана ошибочной.
Вследствие сказанного широкое распространение получило смысловое толкование куньи Абу-Ханифы через анализ лексичес¬кого значения ее ключевого слова - «ханифа». Данное слово явля¬ется формой женского рода от арабского «ханиф». Под последним в литературном арабском языке понимается набожный богомолец, а в иракском диалекте - письменный прибор, носимый за поясом, с которым Абу-Ханифа никогда не расставался. Таким образом, словосочетание «Абу-Ханифа» возможно перевести соответственно как «человек молитвы» и «человек с пером».
Согласно другой смысловой интерпретации, Абу-Ханифа - это сокращение от абу-аль-миллят аль-ханифа - «человек религии праведной». «Религией праведной» в Коране именуется духовный путь, исповедуемый родоначальником семитского монотеизма, пророком Авраамом.
Необычность куньи Абу-Ханифы заключается в том, что никто до него в истории Ислама не носил такого имени. Да и после, похоже, у великого факиха тоже не должно было быть тезки. «Моей куньей после меня, - повествуется со слов Абу-Ханифы, - будут нарекать разве что сумасшедшего». «Мы видели нескольких, - продолжает ис¬точник, - нареченных такой куньей, и у все у них было слабоумие». Однако в действительности в дальнейшем порядка 30 почтенных Имамов были обладателями столь необычной куньи.
Вместе с тем многие мусульмане любят именовать своего учите¬ля его главным титулом - «величайший предстоятель» (аль-Имам алъ-а'зам), ставшим, по сути, вторым именем ученого, особенно в тюркской и персидской среде. Не случайно квартал в Багдаде, где предано земле тело великого ученого, так и называется: аль-Азамий.

Я более благородных кровей, чем ты!

Ан-Нуман ибн Сабит, которому предстояло стать носителем этого великого титула, родился в Куфе, в семье эмигрантов, вы¬нужденных покинуть родную Персию и обосноваться в Ираке. Это стало неизбежным, ибо былая мощь Иранского государства не могла устоять под натиском мусульманского вторжения. И при халифе Усмане ибн Аффане (прав. 644-656) сасанидская власть окончательно была свергнута, а в состав халифата вошли еще не покоренные при Умаре ибн аль-Хаттабе (прав. 634-644) ее восточные земли. Для истории это означало конец эпохи великих завоеваний, а для деда Абу-Ханифы, Зуты, - порабощение.
При взятии Кабула в 652 г. Зута был пленен арабским племенем таййимуллах-ибн-саляба и вместе со своим семейством переправ¬лен в Куфу. Отец Абу-Ханифы, Сабит, родился после пленения их рода, или, если пользоваться формулировками средневековых ав¬торов, уже «в Исламе», то есть после того, как Ислам пришел в их жизнь. Помимо Кабула, упоминается несколько городов в качес¬тве места рождения Сабита: Термез, Неса и Анбар. «Не исключа¬ется, что он жил во всех четырех городах, перевозимый туда, где сохраннее».
Уже упоминавшийся внук Абу-Ханифы Исмаил отрицает по¬зорный для любого аристократа факт порабощения. «Клянусь Богом! - заявляет он. - Ярмо рабства никогда не падало на нас!» В этих словах чувствуется задетое самолюбие отпрыска знатного рода, который, однако, не объясняет, для чего же богач Зута на-всегда сорвался с обжитых мест и вместе со своей семьей предпри¬нял опасное и тяжелое путешествие в чужую страну.
Впрочем, пленение Зуты продолжалось недолго. И, возмож¬но, оно длилось столь малый срок, что Исмаил решил им просто алъ-а'зам), ставшим, по сути, вторым именем ученого, особенно в тюркской и персидской среде. Не случайно квартал в Багдаде, где предано земле тело великого ученого, так и называется: аль-Азамий.
Я более благородных кровей, чем ты!
Ан-Нуман ибн Сабит, которому предстояло стать носителем этого великого титула, родился в Куфе, в семье эмигрантов, вы¬нужденных покинуть родную Персию и обосноваться в Ираке. Это стало неизбежным, ибо былая мощь Иранского государства не могла устоять под натиском мусульманского вторжения. И при халифе Усмане ибн Аффане (прав. 644-656) сасанидская власть окончательно была свергнута, а в состав халифата вошли еще не покоренные при Умаре ибн аль-Хаттабе (прав. 634-644) ее восточные земли. Для истории это означало конец эпохи великих завоеваний, а для деда Абу-Ханифы, Зуты, - порабощение.
При взятии Кабула в 652 г. Зута был пленен арабским племенем таййимуллах-ибн-саляба и вместе со своим семейством переправ¬лен в Куфу. Отец Абу-Ханифы, Сабит, родился после пленения их рода, или, если пользоваться формулировками средневековых ав¬торов, уже «в Исламе», то есть после того, как Ислам пришел в их жизнь. Помимо Кабула, упоминается несколько городов в качес¬тве места рождения Сабита: Термез, Неса и Анбар. «Не исключа¬ется, что он жил во всех четырех городах, перевозимый туда, где сохраннее».
Уже упоминавшийся внук Абу-Ханифы Исмаил отрицает по¬зорный для любого аристократа факт порабощения. «Клянусь Богом! - заявляет он. - Ярмо рабства никогда не падало на нас!» В этих словах чувствуется задетое самолюбие отпрыска знатного рода, который, однако, не объясняет, для чего же богач Зута на-всегда сорвался с обжитых мест и вместе со своей семьей предпри¬нял опасное и тяжелое путешествие в чужую страну.
Впрочем, пленение Зуты продолжалось недолго. И, возмож¬но, оно длилось столь малый срок, что Исмаил решил им просто  пренебречь. Как бы то ни было, дед Абу-Ханифы получил сво¬боду. Более того, он, видимо, вновь сумел подняться по социаль¬ной лестнице. Все тот же Исмаил повествует, что в Куфе во вре¬мя торжеств по случаю народного праздника (то ли Науруз, то ли Махраджан) Зута преподнес четвертому праведному халифу Али ибн Абу-Талибу сладкие угощения. Это свидетельствует, во-первых, о материальном достатке деда Абу-Ханифы, во-вторых, о его прочном социальном положении, ибо далеко не каждый куфиец имел возможность угощать главу государства дорогими лакомствами.
На этой встрече присутствовал и малолетний Сабит, сын Зуты. Достопочтенный Али произнес даже короткую молитву (ду'а) за мальчика, призвав на него и его потомство божественную бла¬годать. Помня о том, что именно от Сабита на свет появится «величайший предстоятель», никто не должен сомневаться в том, что такая молитва действительно была прочтена. Однако есть обстоятельство, побуждающее насторожено относиться к данной ис¬тории, - комментарий, которым сопроводил ее описание все тот же Исмаил ибн Хаммад. «Мы надеемся, - говорит он, - что Бог принял молитву Али ибн Абу-Талиба в отношении нас (фи-на)». Столь тенденциозная концовка дает пищу для тех же размышлений, что и его высказывания по поводу порабощения Зуты.
Приняв Ислам и получив свободу, Зута и его семья тем не менее не могли стать полноценными членами арабского общества. Специфика последнего тех времен была такова, что бывшие рабы не могли влиться в его родоплеменную структуру и стать полноправными гражданами, а получали особый статус, нарекаясь словом навали (ед. ч. мавла.) Этот статус выражался в том, что мавали, подобно клиентам в римском праве, закреплялись за своими бывшими хозяевами-патронами, сохраняя от них личную зависимость, и ограничивались во многих, в первую очередь политических, правах. Таким образом, Зута стал мавлой (клиентом) племени таййи-муллах-ибн-саляба (ветвь арабского племени рабиа), юридическая зависимость от которого перешла также на его детей и внуков, среди которых был и Абу-Ханифа, взявших со временем патронаж одного из его лучших родов - кафал.
Институт клиентов, безусловно, нарушал провозглашенный Кораном принцип равенства всех верующих независимо от происхождения'. Нередко ограниченность правового статуса мавали усугублялась унижениями и оскорблениями со стороны более полноценных членов общества. Чистокровные арабы относились к мусульманам-инородцам свысока, издевались над нечистым выговором, иными привычками в быту, порой под страхом смертной казни запрещали родниться с ними. Наиболее националистически настроенные арабы говорили; «Молитву делают недействительной трое - осел, собака и мавла», вынуждая подобным отношением ма¬вали строить себе даже отдельные мечети". Арабы такого типа не упускали возможности подчеркнуть свое «превосходство», забывая порой, что сами они были нередко потомками простых пастухов, неграмотных и неотесанных бедуинов. Поэтому, когда спустя время один из патронов Абу-Ханифы напомнит ему, что тот всего лишь его мавла, сын знатных предков, вспылив, ответит: «Клянусь Богом! Я более благородных кровей, чем ты!».
Унижения выходцев из Ирана встречались повсеместно. Арабы «не называл и их по кунье, а звал и только по именам и прозвищам, - отмечает средневековый историк Ибн-Абдальбарр, - не шли с ними в одном ряду и не пускали их вперед в торжественных выходах, а если они присутствовали на трапезе, то сидели перед ними. Если же угощали мавлу из уважения к его возрасту, достоинствам и знанию, то сажали его в проходе для разносчика хлеба, чтобы не было ни от кого скрыто, что это не араб. Не звали их читать молитву над покойником, если присутствовал араб, даже если присутствовавший был ничтожным человеком. А тот, кто сватался к женщине из них, обращался не к ее отцу или брату, а к ее патрону, и если тот давал согласие - женился, а если нет - отказывался. А если ее выдавал замуж отец или брат без согласия своего патрона, то брак был недействительным; даже если он совокупился с ней, это считалось сожительством, а не браком».
Со всем этим мракобесием пришлось столкнуться и Зуте, и Сабиту, а позднее и самому Абу-Ханифе. Когда на своей свадьбе Зуфар ибн аль-Хузайл, араб по происхождению и один из первых учени¬ков Абу-Ханифы, попросит своего учителя прочитать проповедь по случаю его венчания, родственники вознегодуют, сказав, что это могла бы сделать и родня, более благородная по крови. «Приди мой отец, я поставлю Абу-Ханифу превыше и его!» - отрежет Зуфар.
И тем не менее именно происхождение из числа мавали будет способствовать в дальнейшем становлению Абу-Ханифы в качес¬тве мусульманского ученого. В ту эпоху многие персы были от¬мечены печатью мусульманской науки и знания. Причина этого кроется в том, что их униженное положение, препятствия продвижению по социальной лестнице оставляли порой единствен¬ный путь для самореализации - религиозную науку, где единс¬твенным критерием, вне зависимости от происхождения, была степень и глубина образованности. Несмотря на трудности усво¬ения тонкостей арабского языка и невзирая на насмешки арабов, мавали уверенно входили в первые ряды знатоков Корана и Сун¬ны. Уже в преддверии рождения Абу-Ханифы выходцы из Ирана составили авангард религиозной науки в целом и мусульманского фикха в частности. Именно из их большинства сложился основ¬ной корпус знатоков шариата в разных концах халифата.
По этому поводу сохранилось немало свидетельств, ярких высказываний и метких сравнений. Но, пожалуй, интереснее всего констатация факта была запечатлена в известном историческом анекдоте - диалоге двух современников Абу-Ханифы.
Однажды представитель династии аббасидских халифов Иса ибн Муса, страдавший на почве арабского национализма крайней ксенофобией, решил поинтересоваться у городского судьи Куфы Ибн-Абу-Ляйли о том, кто составлял цвет и гордость мусульманско-правовой науки в предшествующем им поколении:
- Кто являлся факихом Басры? - спросил он у него.
- Аль-Хасан ибн Абу-аль-Хасан, - был ответ.
- А затем кто?
- Мухаммад ибн Сирин.
- А кто они [по происхождению]?
- Мавали.
Иса стал в таком же ключе расспрашивать о наиболее значимых цитаделях и ареалах распространения науки права: Мекке, Медине, Йемене, Хорасане, Сирии, аль-Джазире и др. Но каждый раз на его принципиальный вопрос «кто они [по происхождению]?», словно приговор, звучал неизменный ответ: «Мавали». После третьей неудачи «он изменился в цвете», и чем больше он слышал это не-навистное слово мавали, тем ему становилось все хуже и хуже: «его лицо стало серым», затем «он вскочил», и было видно, как «вены вздулись на его шее», затем «лицо его потемнело настолько, что стало чермым-чернущим», ввергнув в немалый ужас Ибн-Абу-Ляйлу, почувствовавшего приближение чего-то неладного. Обезумевший Иса «бился в ярости, задыхаясь от гнева», но, наконец, «переведя дыхание», решился на последний вопрос:
- Кто факих Куфы?!!
- Клянусь Богом! - вспоминал позднее попавший в передрягу судья. - Если бы я не был напуган, то ответил бы ему: «аль-Хакам ибн Утайба и Хаммад ибн Абу-Сулайман», но я заметил в нем недоброе и сказал:
- Ибрахим и аш-Шаби.
- А они кто?!! - отчаянно спросил Иса.
- Арабы! - потворствовал чиновник.
- Бог превелик!!! - вскрикнул тот, успокоившись.

Столица знаний

Во многом успех Абу-Ханифы на религиозно-научном поприще определил и город, в котором ему было суждено расти и получать образование. Куфа наряду с Джабией, Фустатом, Кайраваном и Басрой была первоначально основана как военный гарнизон в эпоху великих завоеваний. Уничтоженная пожаром в конце 638 г., она была отстроена заново. Тогда в центре предполагаемого строительства встал хороший лучник и выстрелил в четыре противополож¬ные стороны, с тем чтобы место падения стрел обозначили начальные границы будущего поселения. Так с совершенно чистого листа была открыта первая страница истории знаменитого иракского города.
Границы халифата ширились неумолимо быстро, что крайне осложняло административное управление из первой столицы мусульманского государства - Медины. По мере торжествующего шествия Ислама город Пророка все более оставался на окраине, вдали от эпицентра политических процессов. В результате в начале 657 г. четвертый халиф Али ибн Абу-Талиб вступил в Куфу с наме-рением разместить здесь свою резиденцию.
Куфе наряду с Басрой суждено было стать ведущим религиозно-научным центром не только Ирака, но и всего халифата. Именно ей предстояло стать сосредоточением оживленной научной деятельности, какой не было, по всей вероятности, в те времена ни в каком другом городе. В Куфе и Басре получили начало мусульманское богословие, арабская грамматика и филология. В области фикха эти города представляли рационалистическую тенденцию в Исламс¬кой религиозной науке и в этом качестве противостояли традиционалистской школе, более представленной на родине Ислама - в Хиджазе (Мекке и Медине).
Школа Хиджаза была ориентирована на буквал истское понима¬ние Исламских первоисточников - Корана и Сунны, стремилась не выходить за их рамки. В Ираке же религиозная традиция подвергалась рациональному осмыслению, благодаря которому вопросы решались в том числе и с помощью умозрительных методов. Как правило, данное различие объясняется тем, что в Хиджазе исторически проживало много сподвижников Пророка - основных носителей традиции, выраженной в передаваемых из уст в уста хадисах («изречениях Пророка»), в то время как иракская школа мусульманской учености формировалась вдали от родины Ислама и, не имея в своем арсенале такого же количества хадисов, была вынуждена обращаться к умозрительным приемам.
Количество сподвижников Пророка исчисляется тысячами. Ибн-аль-Асир в своем шеститомном своде собрал имена и сведения о 7703 из них (как мужчинах, так и женщинах). Но не все сподвижники могли рассказывать предания/хадисы о Пророке. Подавляющее большинство из них не занимались религиозной на¬укой и хранили воспоминания о Пророке при себе. Тех же, кто был не только хранителем, но и передатчиком религиозного знания и внес вклад в становление мусульманской учености, на общем фоне было очень мало. Ибн-аль-Каййим установил всех «сподвижников Божьего посланника, с чьих уст сохранились фетвы». Он разделил их на несколько групп. В первую входят лишь семь человек - это те, кто оставил после себя много знаний. Далее идут тринадцать человек, «фетвы каждого из которых можно собрать в небольшую брошюрку». И наконец третья группа включает тех, «с чьих уст передано лишь один-два вопроса». Ибн-аль-Каййим называет всех 126 поименно. Таким образом, получается всего 146 человек.
В Куфе из первых семи человек проживали двое: Али ибн Абу-Талиб и Абдаллах ибн Масуд. Из тринадцати человек второго эшелона в иракские города (включая Басру) переехали четверо: Анас ибн Малик, Абу-Муса аль-Ашари, Сад ибн Абу-Ваккас и Сальман аль-Фариси, не считая малозначительных для фикха фигур. К тому же знание других выдающихся факихов первого поколения принесли в Ирак их многочисленные ученики и последователи, Всего же в Куфе побывало около 1500 сподвижников Пророка. Были среди них и те, кто навеки вписал свое имя в анналы истории Ислама. Так, «в Куфе побывало триста "присягнувших под деревом" и семьдесят участников битвы при Бадре». Ибн-Саду удалось установить имена, а в большинстве случаев биографические сведения о полутора сотнях сподвижников Пророка, которые проживали и обосновались в Куфе. По логике, присутствие в Ираке такого числа носителей предания не могло пройти бесследно. Поэтому распространенное мнение о том, что Куфа «не была обителью хадиса», следует признать ошибочным.
Однако Ирак в целом и Куфа в частности никогда не являлись лидирующим центром хадисоведения. Напротив, этот регион всег¬да считался рационалистской оппозицией традиционалистско¬му Хиджазу. Видимо, объяснение этому следует искать в том, что почти никто из названных сподвижников Пророка не осчастли-вил Ирак своим долгим пребыванием. Али ибн Абу-Талиб прожил в Куфе лишь четыре, да и то самых беспокойных, года своей жизни, в течение которых он, как халиф, был вынужден решать массу острейших политических проблем. Ибн-Масуд, командированный в Куфу вторым праведным халифом Умаром ибн аль-Хаттабом, уже во времена его преемника вернулся в Медину (хотя и успел заложить основы куфийской правовой школы), точно так же как и Сад ибн Абу-Ваккас. Не пробыл долго в Ираке и Сальман аль-Фариси, ибо умер уже в 36 х., причем в Ктесифоне (Мадаине). Закрепись они в Куфе, возможно, научно-религиозные традиции этого города были бы более близкими к хиджазским.
На духовную и политическую атмосферу, царившую в Куфе, за-метное влияние оказали события января 661 г. Тогда группа заго¬ворщиков из секты хариджитов пытается реализовать свой план по убийству трех видных политических деятелей: главы государства Али ибн Абу-Талиба, наместника Египта Амра ибн аль-Аса и наместника Сирии Муавии ибн Абу-Суфьяна (халиф в 661-680 гг.). Итог драмы был таков: Амр остался невредим, Муавия ранен, а халиф трагически погиб. Али был похоронен на следующую ночъ после смертельного ранения то ли на южной окраине Куфы, то ли во дворе своей резиденции. По преданию, он завещал скрыть свою могилу, чтобы хариджиты не осквернили могилу и не надругались над его телом. Но с течением времени стало общепризнанным, что халиф был предан земле в пригороде Куфы, местечке Наджафе, где позднее и был сооружен пышный мемориальный комплекс.
Мученическая смерть Али сдетонировала появление мощного религиозно-политического движения шиитов (от арабск. ши'ат Али - «партия Али»), начавших борьбу за водружение на престол халифа представителей «рода Пророка», сохранившегося благодаря браку Али и дочери Пророка Фатымы. Тот факт, что жизнь и смерть праведника были тесно связаны с Куфой, превратил город в объект шиитского паломничества и духовный центр их движения. Значи-тельную часть шиитов, в том числе и Куфы, составляли мавали, что в своей совокупности повлияет как на становление взглядов Абу-Ханифы, так и на те политические процессы, в водовороте которых ему придется оказаться.
Сложная политическая жизнь раннего халифата неизменно про¬ецировалась в сугубо богословское измерение. Так, неоднозначность вопроса о праве на верховную власть породила движение мурджиитов (от арабск. ирджа' - «откладывание суждения»), до сих пор остающегося наименее изученным в истории раннего Ислама. Мурджииты отказывались судить не только о политических разногласиях между сподвижниками Пророка (прежде всего о военном конфликте Али и Муавии), но и о внутреннем мире каждого человека вообще, что было призвано остановить нескончаемые религиозно-политические войны. Одним из ведущих центров мурджиизма была Куфа, а одним из последователей этого движения станет Абу-Ханифа.
После трагической гибели Али ибн Абу-Талиба Омейяды, пришедшие к власти, перенесли столицу государства в Дамаск. Но Куфа продолжала оставаться значимым центром шиитского дви¬жения. А свое значение города мусульманской науки она вместе с Басрой станет постепенно утрачивать лишь при Аббасидах, после основания новой столицы халифата - Багдада.

Плод любви

О родителях будущего ученого не сохранилось практически никаких сведений. Известно лишь то, что отец Абу-Ханифы  Сабит занимался торговлей и умер, когда Абу-Ханифа не достиг еще совершеннолетия, оставив ему в наследство большое состояние, в то время как мать Абу-Ханифы застала зрелые годы своего сына и, возможно, даже пережила его. Мусульманское предание рисует родителей Абу-Ханифы благочестивыми людьми. Сохранилась легенда о том, как они познакомились.
Однажды Сабит, прогуливаясь вдоль реки, увидел плывущее по ней яблоко. Он схватил это яблоко и успел откусить от него, прежде чем понял, что посягнул на чужую собственность. Решив исправить свою оплошность и поднявшись вверх по реке, юноша нашел сад, откуда упал злополучный плод, и поведал его хозяину о случившемся. Последний был поражен такой правдивостью, но, не подав вида, велел ему отработать свой проступок, желая тем лишь проверить, насколько тот был тверд в своем благочестии. Будущий отец Абу-Ханифы принял столь суровое наказание, ибо искренне искал очищения. В результате бедняга на протяжении семи лет в поте лица заглаживал свою вину.
Когда же настал день расплаты, хозяин сада поведал Сабиту о последнем испытании: ему, дабы окончательно искупить свой грех, надлежало жениться на дочери садовника, «глаз которой не видит, рука которой не держит и нога которой не ступает». Сабит не воспротивился и этому. Но, войдя в комнату своей суженой, вместо обещанной уродливой невесты он увидел здоровую, красивую девушку. Незадачливый жених тотчас выбежал из покоев красавицы, не признав в ней свою супругу, ведь он уже дал слово провести оста¬ток своих дней с физически неполноценным человеком.
Секрет заключался в том, что отец, описывая свою дочь, вложил в свои слова не буквальный, а переносный смысл: девушка была слепа лишь к непотребным вещам, руки ее не прикасались лишь к оскверняющим предметам, и нога не ступала лишь запретными путями. Иначе говоря, она была совершенно полноценным чело¬веком, но выделялась среди своих сверстниц безупречной богобо¬язненностью и благочестием и достойную пару могла обрести себе  не иначе, как в лице не менее праведного Сабита. От этого союза на свет и появился «светильник уммы» Абу-Ханифа.
Данное событие случилось в 80 году по хиджре, что соответствует 699 г. по юлианскому летосчислению. Утверждения, что Абу-Ханифа родился будто бы в 61/680 или 70/689 г., не соответствуют действительности, так как не согласуются с событиями более позднего периода его жизни. Если исходить из того, что Сабит все же видел халифа Али, скончавшегося в январе 661 г., то к моменту его рождения отцу будущего ученого исполнилось бы около соро¬ка лет. Из этого логично заключить, что ан-Нуман был не первым ребенком в семье. Однако в источниках абсолютно ничего не говорится о его братьях и сестрах, - возможно, ан-Нуман был все-таки единственным ребенком у своих родителей.

Они и мы - люди

О раннем детстве Абу-Ханифы также практически ничего не известно. И все же одно обстоятельство, связанное с юношескими годами будущего ученого, не осталось без внимания его биографов и сделалось предметом долгих обсуждений, кочующих из одних книг в другие. Речь идет о вопросе, который связан с тем, видел и общался ли Абу-Ханифа со сподвижниками Пророка Мухаммада.
Подобный вопрос для почитателей религиозного авторитета тех времен имел принципиальное значение. Дело в том, что с течением времени среди мусульман утвердилась идея богоизбранности двух поколений: сподвижников Пророка и их преемников. В результате формализации данных понятий к сподвижникам стали относить всех людей, которые, будучи мусульманами, хотя бы раз в своей жизни видели Пророка Мухаммада, а к «преемникам» - тех, кто также, будучи мусульманином, видел и слышал хотя бы одного сподвижника. При этом если человек жил во времена Пророка, был ревностным поборником его дела, но ему так и не довелось увидеть Божьего посланника, то такой человек уже не причислялся к поко¬лению «сподвижников». То же самое относится и к «преемникам», хотя во втором случае было особенно важно не просто увидеть сподвижника, но и получить от него хранимое им знание религиозного предания/хадисов.
Признание ученого «преемником», не говоря уже о статусе «сподвижника», значительно повышало его религиозный авто¬ритет. Вопросу о «преемничестве» Абу-Ханифы уделялось особое внимание еще и потому, что никто из виднейших факихов того времени (аль-Аузаи, Суфьян ас-Саури, аль-Ляис ибн Сад, Малик ибн Анас и др.) не мог претендовать на подобный ранг. А стало быть, для некоторых последователей ученого этот факт был «хо¬рошим способом показать превосходство его школы над прочими толками».
Однако сложность заключается в том, что Абу-Ханифа родил¬ся хоть и раньше многих известных факихов, но все же довольно поздно для того, чтобы стать полноценным «преемником» спод¬вижников Пророка. Разрыв между смертью последнего и рожде¬нием Абу-Ханифы составил семьдесят лет. Другими словами, к моменту, когда Абу-Ханифа начнет более или менее осознанно вос¬принимать окружающую действительность, доживут те немногие, кто видел Пророка в таком же юном возрасте. При этом всегда непредсказуемые реалии жизни существенно сужали для Абу-Ханифы этот и без того узкий круг потенциальных передатчиков хадисов о Пророке.
Как следствие сказанного, Абу-Ханифе нередко приписыва¬лись слова, которые, скорее, выдавали желаемое за действитель¬ное, нежели отражали то, что было в действительности. Например, существует описание Псевдо-Абу-Ханифой своего первого палом¬ничества в Мекку. «В девяносто шестом году, когда мне было шестнадцать лет, - говорит он, - я вместе со своим отцом отправился в хадж. Там я увидел старца, окруженного [множеством] людей.
-  Кто это? - спросил я отца.
-  Этот человек был сподвижником Мухаммада. Его зовут Аб-даллах ибн аль-Харис, - ответил он.
- А чем он располагает?
- Хадисами, которые слышал из уст Пророка.
Тогда я подошел поближе, чтобы услышать его, и стал продвигаться вперед, протискиваясь среди людей, пока не оказался рядом с ним и не услышал, как он говорит: "Я слышал Божьего послан¬ника, который говорил: "Кто станет сведущим в Божьей религии, тому Бог будет достаточен в его заботах и поисках пропитания настолько, что не перечесть"».
В этом рассказе многое выглядит довольно убедительно: дается точная дата, упоминается имя конкретного сподвижника, присутствуют и некоторые интересные детали. Однако его авторы не учли самого главного: Абдаллах ибн аль-Харис умер в 86./705 г. в Егип¬те (!), когда Абу-Ханифе было всего шесть лет. Аналогично этому рассказу, Абу-Ханифе приписываются слова, будто бы он слышал один хадис от посетившего Куфу в 94/732 г. Абдаллаха ибн Унайса, почившего в действительности сорок (!) лет назад.
В разных источниках встречаются имена ряда сподвижников Пророка, возможности лицезреть которых будто бы сподобился Абу-Ханифа. Нередко приводятся и услышанные им при этих встречах хадисы, число которых в общей сложности достигает пя¬тидесяти. В прошлом уже делались попытки систематизировать сохранившиеся в данной связи сведения и подвергнуть их крити¬ческому анализу. Был составлен список из 17 имен сподвижников, с которыми Абу-Ханифа мог потенциально встретиться.
Анализ этого списка позволяет сделать вывод, что Абу-Ханифу перевести в разряд «преемников» объективно могли не все, кому приписывалась данная роль. С некоторыми он мог встретиться, но, кажется, только гипотетически. Биографы ученого склоняются к тому, что в детстве он видел Анаса ибн Малика, но спорят о том, слышал ли он из его уст изречения Пророка. Не исключено также, что Абу-Ханифа видел и последнего сподвижника Пророка Абу-Туфайля Амира ибн Василя, скончавшегося в 102/720 г.
Таким образом, если юный ан-Нуман и застал некоторых сподвижников Пророка, то его встречи с ними были случайны и непостоянны. Поэтому Абу-Ханифа, формально попадая под статус «преемника, в этом качестве для религиозной науки Ислама не представлял никакого интереса, так как в рамках мусульманской традиции ценность поколения «преемников» заключалась прежде всего в том, что они сохранили для будущих потомков хадисы от Пророка Мухаммада, а Абу-Ханифа как представитель второго звена в цепочке передатчиков не передавал никаких хадисов, за исключением тех, иснад которых суровое хадисоведение признало слабым и неприемлемым, ибо «не подтверждено, чтобы он пере¬дал от кого-нибудь из них хотя бы одну букву».
Стало быть, данные встречи возвышали религиозный авто¬ритет Абу-Ханифы не как ученого, а лишь как человека, ибо он благодаря им попадал под благовествующий о «преемниках» аят Св. Корана (9:100) и соответствующие благовестия Пророка. Вместе с тем сам Абу-Ханифа не без оснований считал, что уро¬вень его познаний вполне соответствует знаниям «преемников». «Если имеется хадис от Божьего посланника, - говорил он о сво¬ем научном методе, - то мы безоговорочно принимаем его, если имеется несколько мнений сподвижников, то мы выбираем между ними, если же решение дано преемниками, то мы соперничаем с ними», ибо «они и мы - [обычные] люди», - добавлял ученый.

Пленник ученых

Юный Абу-Ханифа жил в городе, бурлившем религиозно-научной жизнью. К тому же он происходил из обеспеченной семьи и мог заботиться не только о хлебе насущном. Из этого факта логично заключить, что уже в детстве ан-Нуман получил перво¬начальное образование. Вероятно, тогда же он выучил наизусть Коран, ведь в будущем Имам прославится неустанным молитвенником. К подобным предположениям склоняется ряд исследователей, правда, косвенно сознаваясь в невозможности подтвердить свои выводы ни одним из средневековых источников.
Несмотря на свою предрасположенность к учености и несмотря на то, что гоноша с детства был окружен атмосферой стяжания знаний, подлинная наука проходила мимо него. Он, видимо, посещал религиозные занятия в центральной куфийской мечети. Но все же большую часть своего времени посвящал семейному делу - торгов¬ле. Так продолжалось вплоть до его судьбоносной встречи с одним из видных куфийских факихов по имени аш-Шаби ибн Амир ибн Шарахиль, раз и навсегда изменившим его дальнейшую жизнь.
«Однажды, - вспоминал позднее Абу-Ханифа, - я проходил мимо сидящего аш-Шаби,  который подозвал меня и спросил:
- Куда ты направляешься?
- На базар, - был мой ответ.
-  Я ж, - сказал он, - не стал пленником базара. Я пленился уроками ученых.
- А я не часто наведываюсь к ним...
- Не соверши оплошность. Тебе предстоит постичь науку и быть среди ученых. Я вижу в тебе проницательность и деятельность.
Его слова запали мне в душу, я оставил торговлю и взялся за на¬уку. Так Бог наставил меня с помощью его».
Впрочем, не следует воспринимать слова Абу-Ханифы букваль¬но. Торговлю, приносящую честно заработанный кусок хлеба и главное - независимость от власть предержащих, ученый не оставлял вплоть до самой своей смерти.
Перед запоздалым студентом встал вопрос о том, изучению какой именно дисциплины следует посвятить свою жизнь. Как известно, Абу-Ханифа состоялся в качестве великого ученого-факиха. Однако его обращение к фикху произошло не сразу. Сохра¬нилось несколько преданий о том, как он начал свое образование.
Согласно одним из них, пожелав встать на путь знаний, молодой ан-Нуман стал выбирать между различными дисциплинами. Он советовался со своими близкими и размышлял над тем, чтобы изучать различные способы рецитации Корана, арабскую грамматику, искусство стихосложения, догматическое богословие (калам) и хадисы. Однако степень полезности и результат изучения этих наук не удовлетворяли его. И поэтому его решение склонилось в пользу мусульманского фикха, который он нашел самой полезной наукой и без каких либо недостатков.
Нельзя исключать, что Абу-Ханифа все же познакомился со всем спектром названных дисциплин, но непосредственно из повествования это не следует. На основе других источников можно уверенно утверждать, что Абу-Ханифа изучал лишь богословие (об этом дальше). Есть также упоминание о том, что ан-Нуман изучал грамматику, однако полный ее курс он так и не прошел: узнав, что множественное число слова кальб («собака») имеет форму киляб, а не кулюб по аналогии с созвучным словом кальб («сердце»), Абу-Ханифа, пораженный этой нелогичностью, бро¬сил изучение данной науки. Злые языки говорили, что Абу-Ханифа так и остался невеждой в области грамматики, и приводили примеры его ошибок в арабской речи. Поэтому его ученики были вынуждены доказывать обратное, рассказывая о тех фило¬логических тонкостях, которые были известны ученому, но дале¬ко не всем арабам. Приписывали Имаму и апокрифные (шазза) способы рецитации Корана.
Согласно другим повествованиям, Абу-Ханифа не выбирал ис¬комую науку среди нескольких дисциплин. Сообщается лишь о том, что до фикха молодой ан-Нуман всецело посвятил себя пости¬жению теологии - калама. Термин калам, которым калькировалось древнегреческое «логос», в средневековом мусульманском мире использовалось в отношении нескольких явлений. Применитель¬но ко времени Абу-Ханифы им обозначались в первую очередь рассуждения, касающиеся антропоморфных атрибутов Бога, свободы воли, судьбы «великогрешника» в потустороннем мире и других конкретных проблем. Подобные богословские рассуждения не¬редко протекали в бурных публичных дискуссиях, затевавшихся между представителями различных школ и концепций. «Я считал калам лучшей из наук, - вспоминал тот период Абу-Ханифа и гово¬рил: Этот калам - основа религии».
Занявшись каламом, Абу-Ханифа познакомился с теологичес¬кими построениями различных школ и направлений. На данном поприще, несмотря на свою молодость, начинающий ученый весь¬ма преуспел и, как он вспоминал позднее, «достиг такой степени,  что на меня показывали пальцем». Для того чтобы закрепить успех, Абу-Ханифа принимал участие во многих богословских дис-путах, проводимых среди авторитетных теологов того времени, вы¬ходя из них неизменным победителем. Более двадцати раз он с этой целью выезжал в соседнюю Басру, проводя там в дискуссиях иногда год и более, но и здесь ему не было равных. Всего же Абу-Ханифа оспаривал около 22 богословских школ.
По-видимому, к этому периоду его жизни относится рассказ о том, как Абу-Ханифа посрамил в богословском споре своего оп¬понента-материалиста. В назначенный день авторитетный дахрит взобрался на возвышение в предвкушении победы над самоуверен¬ным юнцом. Собралась многочисленная публика, желавшая понаб¬людать за схваткой ученых-тяжеловесов. Однако Абу-Ханифа мед¬лил со своим приходом так, что дело грозило обернуться скандалом и заочным поражением. Наконец второй кандидат на победу все же явился на глаза недоумевавшего противника, и первый вопрос, который он услышал, касался, конечно же, причин его опоздания.
- Дело в том, - оправдывался хитрец, - что поток воды размыл мост через реку и я долгое время не мог перебраться через нее, ожи¬дая, пока ветер не соберет воедино разбросанные камни и балки, воссоздав заново разрушенный мост.
- Что за чушь ты несешь?! - воскликнул дахрит.
-  Как же чушь? Вы сами утверждаете, что Вселенная возникла сама по себе, без участия Творца, в силу действия случайных при¬чин. Чем же мой рассказ отличается от вашего? - торжествовал Абу-Ханифа. Безбожник понял, каким удачным маневром его оп¬понент начал поединок, и обрушился на него с ответным ударом:
- Хорошо, вы утверждаете, что Бог пребывает везде, но в то же время и нигде. Как же может быть такое?
- Видишь пиалу с молоком? - не растерялся Абу-Ханифа.
- Да, - отвечал тот.
- Содержит ли она в себе сметану? - Да.
- Так где же эта сметана? Вот так же и Бог в отношении к тварно-му миру, - заключил непобедимый отрок.
-  Ну и чем сейчас занимается твой Бог?! - едва сдерживая раз¬дражение, спросил атеист.
- Чтобы ответить на твой вопрос, я должен взобраться на твое место, а ты - спуститься на мое.
Дахрит был вынужден покориться.
-  Так вот, мой Бог - ликовал молодой богослов, - только что возвысил смышленого юношу и унизил его собеседника!
Конечно же, эта история, бытующая у мусульманских народов, причем не в одном варианте, скорее, относится к фольклорному творчеству, нежели является достоверным описанием реального диспута, хотя, вне всяких сомнений, в ее основе лежит исторический факт. По крайней мере имеется и более правдоподобное описание спора Абу-Ханифы с дахритами. Главным же в этой истории следует считать то, что она позволяет понять: калам тех лет представляла собой не науку, а софистику, простое умение вести спор и дискуссию, где конечной целью была не истина, а поражение соперника.
Вот почему, взобравшись на вершину славы и признания, до¬стигнув своего богословского апогея, Абу-Ханифа неожиданно осознал, что занимается совершенно бесполезным делом. Его ох¬ватил глубочайший внутренний кризис. «Предшествовавшие нам сподвижники Пророка и их преемники, - сокрушался он спустя годы, - не растрачивались ни на что из того, что знаем мы, хотя были более способны к этому и более знающие в этом и наиболее сведущие об истинах вещей. Они не предавались спорам и дискуссиям и не погружались в оное. Напротив, они воздерживались от этого и как можно крепче запрещали подобное». Абу-Ханифа убедился, что исход данной науки дурной и что не зря предающих¬ся богословским дискуссиям именуют сахиб хава, то есть теми, кто рассуждает пристрастно. «Когда это из их деяний предстало перед нами, - вспоминал он позднее, - мы оставили споры и дис¬куссии и не стали более погружаться в калам, ограничившись тем, что уже знаем. Мы вернулись к тому, на чем стояли наши предшественники, оставив для нас свои заповеди».
Склониться же к этому решению и окончательно убедиться в бесполезности каламской теологии Абу-Ханифе помог случай, ставший последней каплей в переполненной чаше его внутрен¬них терзаний. Однажды в куфийской мечети, когда он вел свои теологические занятия, к нему обратилась женщина с вопросом О разводе. Абу-Ханифа не знал, как ответить ей, и направил к Хаммаду ибн Абу-Сулайману, куфийскому факиху, который также в этот момент вел неподалеку свой урок. При этом Абу-Ханифа попросил женщину, по возвращении поведать ему о Том, что скажет Хаммад. Услышав из уст женщины простой и ясный ответ на обычный жизненный вопрос, перед которым все изворотливые конструкции и всевозможные хитросплетения богословского ума были просто бессильны, а также упрек в свой адрес, Абу-Ханифа воскликнул: «Я не нуждаюсь больше в кала¬ме!», взял свои сандалии и подсел к ученикам Хаммада.
- Что привело тебя? - спросил его новый учитель.
- Хочу познать фикх! - уверенно отвечал Абу-Ханифа. И вскоре уже получил свой первый урок:
-  Каждый день разбирай по тридцать юридических казусов и ничего не прибавляй к этому, пока каждый вопрос не будет тебе досконально знаком.
Так началось долгое восхождение Абу-Ханифы к вершинам религиозно-правового знания.
Впрочем, от богословских диспутов он так и не смог уйти на протяжении всей своей жизни. Иногда его настойчиво ввязыва¬ли в спор, который быстро переходил, скорее, в беседу учителя со своими учениками, нежели дебаты оппонентов, в частности, когда в Куфу приехали семьдесят кадаритов. Но иногда Абу-Ханифа дискутировал сознательно, отстаивая свои личные убеждения, как это было, например, в 745 г., когда в Куфу вторглась секта хариджитов, главных его богословских оппонентов.
Именно бесполезность, оторванность от реальной жизни тео¬логии-софистики питала пренебрежение Абу-Ханифы к данной дисциплине. Поэтому, когда по прошествии многих лет его сын по¬пытается повторить былую богословскую славу своего отца, Имам категорически запретит ему предаваться подобным занятиям.
- Мы знаем, что Вы сами спорили, но воспрещаете нам оное? - будет возражать негодующий сын.
-  Да, мы спорили, [но так осторожно], будто бы над головами у нас парили птицы, ибо боялись довести до заблуждения своих оппонентов. Вы же дискутируете, желая довести до ошибки своего собеседника. А кто желает подобное, тот, по сути, желает, чтобы его собеседник стал неверным. А кто желает другому неверия, тот сам станет неверным прежде, чем обратит в неверие своего оппонента.

Звезды на небе

Итак, молодой Абу-Ханифа решил оставить калам и найти занятие, ориентированное на практику, постичь науку, полезную для жизни. Все это он нашел в фикхе. «Я увидел, - говорил Абу-Ханифа, - что исполнение своих обязанностей и соблюдение религии будет точным лишь на основе знания о нем и искать [решение проблем] этого и потустороннего миров возможно лишь с помощью его». «Тогда я спросил: "[каков же будет людям толк] если я изучу фикх?" И мне сказали: "Тебе будут задавать вопросы, и ты станешь отвечать людям, к тебе станут обращаться за решением тяжб, несмотря на твою молодость". Тогда я воскликнул: "Нет другой более полезной науки, чем эта!" - и приступил к изучению фикха».
Фикх - комплекс практических норм - представлял собой одну из главных религиозных дисциплин Ислама. Перечень вопросов, рассматриваемых данной наукой, был весьма широк и включал в себя как вопросы богослужебной практики, так и всевозможные социальные нормы, в том числе и этикетные.
Некоторые авторы склонны считать мусульманский фикх восточным аналогом канонического права христиан. В действительности общим между ними может быть лишь то, что обе нормативные системы являются правом религиозных общин. В остальном же они существенно расходятся. «Мусульманское право, вплоть до мельчайших деталей, - пишет известный компаративист Р.Давид, - неотъемлемая часть религии Ислама. Оно несет на себе характер откровений, как и эта религия; следовательно, нет никакой власти в мире, которая могла бы изменить мусуль¬манское право. Тот, кто не подчиняется мусульманскому праву, - грешник, который подвергается наказанию на том свете; тот, кто оспаривает решение мусульманского права, - еретик, который изгоняется из общества Ислама. Наконец, общественная жизнь не создает других норм, кроме норм религиозных, неотъемлемой частью которых является мусульманское право. Всеми указанными чертами мусульманское право отличается от канонического права христианских обществ».
Таким образом, в мусульманском сознании фикхи религия вы¬ступают как однопорядковые и синонимичные явления, которые при этом сливаются воедино в таком понятии, как «знание», «на¬ука» - 'ильм. Данное единство хорошо выражено в словах Пророка: «Кому Бог желает добра, того Он делает сведущим (йатафаккаху) в религии». Слово йатафакках и слово фикх (букв, «знание», «понимание») являются однокоренными. Поэтому этот хадис всегда понимался так, что Всевышний своих избранников делает религи¬озными правоведами - факихами. В этой связи весьма характерны разночтения источников. Когда Абу-Ханифа осознал религиозную практичность фикха, он воскликнул: «Никто не может сказать: "Служи Богу без знания". Но скажут: "Со знанием и действом, основанным на знании!"». Концовка этой же фразы в другом месте: «Но скажут: "С фикхом и действом, основанным на знании!"».
Слово «фикх» обычно переводят как мусульманское право. Однако следует иметь в виду, что речь в данном случае идет не о действующем праве Арабского халифата, а о его доктринальной разработке. Иногда (в первую очередь через деятельность судов) эта доктрина санкционировалась государством, и тогда фикх перете¬кал из религиозной ипостаси в правовую, становился позитивным правом, правом в юридическом смысле. Однако на лекциях, которые стал посещать Абу-Ханифа, изучалось не то право, которое порождалось государством, а его религиозный идеал, лишь призванный стать действующим законодательством. Другими словами, для Абу-Ханифы фикх и по своему охвату, и по своему содержанию, и, наконец, по своему происхождению был не чем иным, как проявлением религии, религией в ее правовом, нормативном измерении. Ведь в действительности фикх как научная дисциплина - это не что иное, как практическое богословие, ибо его положения явля¬ются религиозными по сути, хоть и юридическими по форме. В силу этого двойственного характера мусульманского фикха Абу-Ханифа одновременно станет и столпом суннитского правоверия, и явлением общемировой правовой культуры.
Мусульманские юристы-факихи пользовались огромным ува¬жением в мусульманской религиозной среде, ведь они были стражниками не земного закона, но небесного, были учителями веры и хранителями религии. «Они для земли, - писал о факихах Ислама Ибн-аль-Каййим, - как звезды на небе: ими руководствуется блуждающий во мраке. Люди нуждаются в них больше, чем в еде и питье. И послушание им более обязательно, чем послушание матерям и отцам». Таковым и суждено было стать Абу-Ханифе.

Знание - в богобоязненности

Хаммад, первая и самая яркая путеводная звезда в жизни Има¬ма, вел свое происхождение из Исфахана и относился, как и Абу-Ханифа, к тому же социальному классу мавали, что лишь поспособствует сближению учителя и его нового ученика. Хаммад был «муфтием Куфы и видным человеком в области фикха». Он сменил на этом посту своего предшественника - Ибрахима ан-Нахи, продолжив научную традицию, заложенную в Куфе Али ибн Абу-Талибом и Абдаллахом ибн Масудом.
Али ибн Абу-Талиб и Абдаллах ибн Масуд относились к тем семи великим факихам первого поколения, которые внесли ог¬ромный вклад в развитие мусульманского права и сохранили для будущих поколений значительное количество хадисов Пророка. При этом из них двоих на становление куфийской школы большее влияние оказал, видимо, Ибн-Масуд, ибо он прибыл в этот город именно для обучения религии, в то время как первой задачей Али было все же управление государством.
Тот факт, что именно эти два человека - величайшие знатоки Сунны Пророка - заложили основы куфийской правовой школы, должен был превратить иракский город в один из центров хадисоведения. Однако на практике и Ибрахим ан-Нахи, и Хаммад ибн Абу-Сулайман, а затем и Абу-Ханифа стали представителями противоположного крыла - сторонниками умозрительных методов в праве. Помимо недолгого пребывания в Куфе отцов-основателей ее научной школы, отмеченного выше, у этого странного обстоятель¬ства есть еще несколько возможных объяснений.
Обычно склонность факихов Ирака к рационализму объясня¬ют разными объективными причинами: иной социокультурной средой, не имеющей прецедентов в Коране и Сунне и потому вы¬нуждавшей обращаться к разуму как единственно возможному в новых условиях источнику знания; влиянием сасанидского про¬шлого иракских персов; отдаленностью региона от родины Ислама - Мекки и Медины, где проживала основная часть носителей религиозного предания и т. д.
Во многом соглашаясь с традиционными аргументами, следует отметить, что характер куфийской школы был также предопреде¬лен и субъективным фактором: личностью ее основателя Ибн-Ма-суда и тем влиянием, которое оказал на него халиф Умар, поручив¬ший ему вести в этом городе религиозное просвещение. Дело в том, что, согласно источникам, «Умар очень сурово порицал тех, кто много рассказывал хадисов (ман аксара ар-ривайа)». Поэтому, на¬путствуя своих посланцев в Куфу, и в первую очередь Ибн-Масуда, он говорил: «Вы отправляетесь к жителям селения, которые читают Коран так же [усердно], как жужжат пчелы, так не отталкивайте же их хадисами и не отвлекайте их [ими]! Предавайтесь только Корану и поменьше рассказывайте повествований от Божьего посланника, да благословит его Бог и да приветствует!».
Речь, видимо, шла о некой политике, проводимой халифом Ума-ром, по борьбе с неконтролируемой многочисленностью хадисов. По некоторым свидетельствам, за свою страсть к «хадисомании» Умар бросил троих сподвижников Пророка, среди которых был тот же Ибн-Масуд, на некоторое время в темницу. «Вы слишком много рассказываете хадисов от Божьего посланника», - объяснил он им причину ареста. Эти «показательные процессы» дали желанный эффект. Поэтому известный рассказчик хадисов Абу-Хурайра на вопрос: «Вы так же рассказывали и во времена Умара?» - отвечал: «Если бы во времена Умара я рассказывал так же, как и вам, то он побил бы меня своей плетью!».
Очевидно, запреты Умара в большей степени были направлены против новообращенных, «непосвященных» мусульман, которые, не зная предыстории Ислама, всей канвы происходивших на его заре событий и атмосферы эпохи Пророка, могли бы дать его изречениям и поступкам ошибочное толкование. Поэтому, по другой версии, Умар усердных рассказчиков хадисов не сажал в темницу, а лишь запретил им выезжать за пределы Медины.
Безусловно, подобные факты вступают в противоречие со взгля¬дом на Сунну как на второй после Корана сакральный источник религиозного знания. Поэтому события тех лет не получили в дальнейшем должного освещения, а достоверность и без того крохотных сведений, которые имеются в данной связи, ставилась под сомнение. Основной смысловой аргумент исходит из принципиальной невозможности того, чтобы Умар, сам передавший немало хадисов, запрещал бы повествования о Пророке. В действительности Умар запрещал не хадисы - как глубоко верующий человек и весьма дальновидный политик, он никогда не пошел бы на это, - а несанкционированное хадисотворчество. Он как великий государственный деятель Ислама, многие годы выстраивавший «вертикаль власти», отчетливо понимал, что без единой, слаженной законодательной системы, которая невозможна в ситуации, когда почти каждый самочинно предается общеобязательному правотворчеству (чем и является, по сути, изложение хадисов), устои государства будут подтачиваться и оно в итоге рухнет. История показала, что Умар был абсолютно прав. Поняв, какой силой обладает авторитет Пророка в мусульманском сообществе, различные политические группировки не чурались в дальнейшем сочинять подложные хадисы, отражавшие их интересы, и ввергли халифат в пучину разногласий И смут, от которых мусульманская умма не может оправиться до сих пор.
Если факт проводимой Умаром политики действительно имел место, то становится понятным, почему Ибн-Масуд, знавший и в течение жизни передавший достаточно много хадисов, заложил во время своей командировки в Куфе совершенно иную, рацио¬налистическую школу, противоположную хадисоведческому тра¬диционализму. Известно, что Ибн-Масуд находился под большим влиянием Умара. «Он оставлял свой мазхаб и свое мнение в пользу мнения Умара и стремился ни в чем не расходиться с ним», - говорится в источниках. Поэтому на своих занятиях, как отмечали его современники, Ибн-Масуд никогда не произносил фразу: «Сказал Божий посланник», то есть не рассказывал хадисов. «Знание не во множестве хадисов, - пояснял он, - но в богобоязненности». Это и следует учитывать, когда речь заходит о научной парадигме величайшего предстоятеля, ведь «Абу-Ханифа испытал на себе влияние метода Ибн-Масуда и куфийской школы в целом, характеризующегося малым использованием хадисов, анализом правовых казусов и комментированием нормативных положений».

Друг знания

К изучению фикха Абу-Ханифа приступил достаточно поздно - в двадцать два года, потеряв для своего истинного призвания немало драгоценного времени. Занятия проходили в центральной куфийской мечети. Ученики рассаживались кругом рядом со сво¬им учителем Хаммадом ибн Абу-Сулайманом и приступали к уроку. С самого начала Хаммад смог убедиться в высоком интеллектуальном уровне ан-Нумана ибн Сабита. Уже на следующий день после первого урока он продемонстрировал отличную память, воспроизведя наизусть весь пройденный материал, в то время как другие ученики допускали ошибки. Тогда Хаммад дает распоряжение, чтобы напротив него не садился никто, кроме Абу-Ханифы, сидевшего до этого в ряду для начинающих слева от наставника, что должно было ускорить процесс его обучения.
Недюжинные способности молодого дарования быстро компенсировали имевшиеся пробелы и вскоре сделали Абу-Ханифу лучшим среди однокурсников. «Абу-Ханифа сидел перед нами молча, достойно и набожно, - говорил о нем учитель. - Мы питали его знанием до тех пор, пока вопрос не становился разобранным и легким. Он был, клянусь Богом, настолько хорош пониманием и отличен памятью, что [другие ученики] бранились на него за это. Но, Богом клянусь, он знал больше их!»
Абу-Ханифа был всецело поглощен наукой и знанием. Ночи напролет он разбирал сложные вопросы фикха, а днем обсуждал их так пылко и горячо, что его лицо приобретало багровый цвет. «Я знаю, что наука - друг ан-Нумана, так же хорошо, как то, что день - это свет, развеивающий мрак ночи», - с радостью констатировал Хаммад. «Я помногу задавал вопросы, - вспоминал те годы Абу-Ханифа, - и, кажется, он тяготился мною. "Абу-Ханифа! - говорил он, - у меня уже опухли бока и сдавило грудь!"».
Во время обучения между Абу-Ханифой и Хаммадом завязались самые теплые и искренние отношения. «Я молюсь за Хаммада боль¬ше, чем за своих родителей», - признавался Абу-Ханифа. Он даже назвал в его честь своего единственного сына, да и внуку дал то имя, которое учитель избрал для своего ребенка. Хаммад отвечал взаимностью и любил своего лучшего ученика с такой же искренностью. «Отец! По кому Вы скучали больше всего?» - спросил как-то Хаммада после поездки ждавший его сын. «Я знал, что он скажет: "По тебе, сынок", - вспоминал Исмаил ибн Хаммад, - но он ответил: "По Абу-Ханифе". О, если бы мог я, то больше и не взглянул бы в его сторону!».
Шли годы. Незаурядный талант студента, помноженный на кропотливый труд, начал давать свои всходы. Однажды Хаммаду задали вопрос, который касался ритуальной практики Ислама. Некий человек интересовался, как ему быть с молитвой, когда он, ехав верхом, застал заход солнца, но из-за отсутствия воды не смог совершить предмолитвенного омовения. «Соверши символическое очищение песком», - ответил Хаммад. Человек адресовал этот же вопрос Абу-Ханифе. «Езжай дальше [в поисках воды], - ответил тот, - ожидая, пока не исчезнет зарево. Если же ты боишься [опоздать с молитвой], то соверши символическое очищение песком и молись». Человек поехал и наткнулся на воду, подтвердив тем самым правильность ответа Абу-Ханифы. Это был первый раз, когда одаренный ученик разошелся со своим учителем.
Случалось так, что на занятиях Абу-Ханифа стал вступать в споры и с Хаммадом. Причем он настолько аргументированно отстаивал свою точку зрения, что учителю нечем было ответить. С каждым днем Абу-Ханифу все больше начинало тяготить понимание того, что, оставаясь в роли ученика, он лишь даром теряет время. И через десять лет обучения Абу-Ханифа окончательно понял это. Молодой ученый чувствовал в себе большое призвание на поприще науки. Видимо, именно в это время ему приснился сон, будто бы он раскопал могилу Пророка, а оттуда вышли его [нетленные] останки ('изам) и обняли его. Озадаченный таким видением, Абу-Ханифа отправился к басрийскому ученому Мухаммаду ибн Сирину и попросил растолковать уви¬денное. «Твой сон сбудется, - услышал он в ответ, - ибо ты оживишь Сунну твоего Пророка Мухаммада, да благословит его Бог и да приветствует!» Конечно, столь благовествующий сон могли выдумать и почитатели Абу-Ханифы. Но, с другой стороны, в нем отражены пере¬живания человека, ощущающего себя на пороге великой миссии.
Именно через десять лет упорного обучения Абу-Ханифа осоз¬нал себя самостоятельным муджтахидом. «Я почувствовал в душе стремление руководить, - вспоминал Абу-Ханифа, - и захотел отделиться от него [Хаммада] и основать свой собственный кружок. И вот однажды вечером я вышел и решил, что так и поступлю, по, войдя в мечеть и увидев его, понял, что негоже оставлять его, подошел и сел вместе с ним». Однако потаенное желание моло¬дого ученого было все же исполнено. Исполнено по воле просто удивительного случая. «В ту ночь пришло известие, - продолжает Абу-Ханифа, - о смерти его [Хаммада] родственника, умершего в Басре, который оставил имущество и не имел иного наследника, помимо него. И [Хаммад] повелел мне занять его место».
Так Абу-Ханифа получает на время желаемое. Неожиданно для себя за два месяца отсутствия Хаммада ему пришлось столкнуться с такими вопросами, о которых он ничего не слышал прежде. В общей сложности их накопилось около шестидесяти. Тщательно записав эти вопросы и свои ответы, Абу-Ханифа по возвращении учителя задал их ему. Выяснилось, что в сорока случаях их мнения сошлись, а в двадцати - разошлись. «Тогда я поклялся себе, что не оставлю его до тех пор, пока смерть не разлучит нас». Сегодня трудно судить, кто из них был ближе к истине в тех двадцати вопросах. Но факт остается фактом: Абу-Ханифа еще восемь (!) лет провел в тени того, о ком вспоминают зачастую лишь в связи с самим «величайшим предстоятелем». После чего волею Всевышнего Абу-Ханифа сам встал во главе иракской школы мусульманских правоведов.
По другой версии, все было немного иначе. Почувствовав желание руководить, Абу-Ханифа стал тайком ездить к ученым Басры. «Я думал, что на любой вопрос, - вспоминал он, - смогу найти ответ. Но они спрашивали меня о вещах, на которые я не знал ответа». И тогда молодой ученый приносит уже упомянутую клятву.
Не следует думать, что Хаммад был совершенно слеп к устрем¬лениям своего самого способного студента. Он прекрасно пони¬мал, что Абу-Ханифе суждено стать великим факихом, которому придется отвечать на самые разные вопросы. Поэтому некоторые слова Хаммада допустимо расценивать как советы на будущее: «Когда тебя спросят о сложной проблеме, то ты переспроси спрашивающего, дабы выявилась тебе вся суть проблемы». Да и тот факт, что во время отъезда он оставил вместо себя Абу-Ханифу, говорит о том, что Хаммад уже лонимал, кто составит ему смену.
Интересно отметить, что спустя годы история повторится. Только на этот раз в роли учителя, которого захочет оставить его лучший ученик, окажется уже сам Абу-Ханифа. Самый способный его студент, Абу-Юсуф, отделится от своего наставника и организует свой собственный курс по фикху. Величайший предстоятель, исповедовавший принцип: «Кто желает руководить прежде времени, навеки пребудет в унижении!», вернет его к обучению, пристыдив и наглядно дав понять, что он еще не готов к преподава¬тельской деятельности.

Месторождение фикха

Помимо Хаммада, у Абу-Ханифы были и другие учителя. Куфа его времен  - это один из лидирующих городов мусульманской на¬уки, и Абу-Ханифа сумел использовать это обстоятельство себе во благо. «Я жил в месторождении знания и фикха, - говорил уче¬ный, - и учился у их носителей».
Свои познания он пополнял у занимавшего одно время пост куфпйского судьи Мухариба ибн Дисара, воспитавшего целую плеяду мусульманских правоведов. Другим куфийским учите¬лем Абу-Ханифы стал Симак ибн Харб, хадисовед, знаток поэзии и мусульманской истории, который, по преданию, встречался с двадцатью сподвижниками Пророка. Учителем Абу-Ханифы был также Абд-аль-Карим Абу-Умайя, который обучал известного мекканского правоведа тех времен Суфьяна ибн Уяйну. В Куфе Абу-Ханифа учился у аль-Хакама ибн Утайбы, Атыйи ибн Сада и многих других.
В соседней Басре Абу-Ханифа также общался с прославленны¬ми учеными, такими как, например, Мухаммад ибн Сирин.
Помимо Ирака, Абу-Ханифе посчастливилось встретиться с выдающимися учеными и других регионов, в первую очередь с учеными Хиджаза, где он бывал достаточно часто. По крайней мере говорят, что за свою жизнь он совершил 55 паломничеств в святые места. Именно во время этих поездок Абу-Ханифа встречался с выдающимся мекканским ученым Ата ибн Абу-Рабахом.
-  Откуда ты? - спросил Абу-Ханифу при встрече прославлен¬ный мекканец.
- Из Куфы.
-  Из города, жители которого разошлись со своей религией, став шиитами?
- Да.
- А ты к кому относишься?
-  К тем, кто не порочит предшественников, верует в предопре¬деление и никого не обвиняет в неверии из-за греха.
- Ты познал, продолжай!
Встречи с Атой ибн Абу-Рабахом произвели на молодого Абу-Ханифу очень сильное впечатление; казалось, что рядом с этим человеком все дышало знанием, даже простой цирюльник, видевший ученого, мог указывать начинающему правоведу на его ошибки. Вот почему Абу-Ханифа говорил: «Я не видел никого лучше Аты».
Однако традиция рисует нам и другую картину: Абу-Ханифа не просто, как все обычные студенты, обогащался знаниями у Аты, но и задавал ученому каверзные вопросы, на которые тот, конечно же, не знал правильного ответа. В сборнике же хадисов «Муснад» Абу-Ханифа ссылается на Ата больше, чем на других ученых, среди которых тот как информатор уступает лишь Хаммаду и Нафи.
Нафи  был известным ученым Медины. Он не мог похвастать¬ся знанием своей генеалогии, ибо, еще в малолетстве попав в рабство, не знал даже имен своих родителей. Однако знания, которые он приобрел у своего патрона Абдаллаха ибн Умара - сына халифа Умара и одного из семи великих ученых поколения сподвижников Пророка, - сделали его одним из самых авторитетных факихов своего времени. Многие известные ученые стремились встретиться с этим человеком, и Абу-Ханифа - не исключение. В «Муснаде» Абу-Ханифы по количеству переданных с его слов хадисов он занимает второе место после Хаммада.
Впрочем, с учеными-традиционалистами Абу-Ханифа встречался и в родном городе. Одним из представителей этого течения был старейший куфийский правовед аш-Шаби, тот самый ученый, который посоветовал Абу-Ханифе посвятить себя науке. О занятиях у аш-Шаби ибн Амира ибн Шарахиля Абу-Ханифа вспоминал спустя годы.
«Однажды я спросил его о христианине, - рассказывал он, - ко¬торый женился на христианке, принявшей позднее Ислам.
- А что об этом говорят аль-Хакам [ибн Утайба] и Хаммад [ибн Абу-Сулайман]? - переспросил он.
- Я не знаю.
-  Если Ислам приняла она, то ему также надлежит предло¬жить Ислам. Если он примет его, то она останется вместе с ним.
Если же нет, то ей причитается половина брачного дара. Если он примет Ислам, то ей надлежит предложить Ислам. Либо пусть примет его, либо пусть разведутся без какого бы то ни было воз¬награждения ей».
В другой раз, узнав о мнении Масрука ибн аль-Адждаи о том, что на того, кто дает обет о богопротивном деянии, не возлагается обязанность искупления, Абу-Ханифа спросил:
-  Но Бог установил искупление за [языческий способ развода через формулу] зихар и сделал его греховным деянием, сказав: «они [то есть те, кто разводится через формулу зихар] говорят слова скверные и несправедливые» (58:2).
- Сильная логика! - похвалили его аш-Шаби.
В этих коротких рассказах виден еще молодой Абу-Ханифа, только недавно приступивший к изучению мусульманского пра¬ва. И кто знает, какое место занял бы аш-Шаби в формировании взглядов будущего ученого, если бы не кончина первого спустя два года после того, как Абу-Ханифа занялся фикхом.
К особым наставникам Абу-Ханифы исследователи относят представителей рода Пророка. Во время своих поездок в Хиджаз Абу-Ханифе посчастливилось встретиться с несколькими из них. В Медине он виделся с Мухаммадом ибн Зайн-аль-Абидином, ко¬торого за его глубокие познания называли аль-Бакыр - «Вскрывающий». Сохранилось описание первой их встречи. Если исходить из даты смерти последнего, на тот момент Абу-Ханифе не могло быть более 34 (37) лет. Однако он предстает здесь как знаменитый факих, который уже прославился своими рациональными методами в праве, хотя самостоятельным факихом Абу-Ханифа стал только в 40 лет. Это обстоятельство настораживает, хотя и не должно служить основанием для сомнения в самом факте их встречи, в пользу которой говорит один хадис, переданный Абу-Ханифой со слов аль-Бакыра.
Виделся Абу-Ханифа и с братом аль-Бакыра - Зайдом ибн Али. В источниках утверждается, что он даже учился у этого потомка Пророка на протяжении двух лет. Столь длительное обучение ставится исследователями под сомнение. Но, видимо, Абу-Ханифа действительно состоял с Зайдом в близких отноше¬ниях. Поэтому, когда тот выступит во главе вооруженного восста¬ния, Абу-Ханифа поддержит его деньгами. Всего же Абу-Ханифа близко общался с четырьмя Имамами из рода Пророка.
Жизнь Абу-Ханифы была богата на встречи с выдающимися современниками, у многих из которых он черпал знания. В его биографиях часто упоминаются те ученые, которых следует считать его учителями. Самый внушительный список включает имена 319 человек. У Абу-ль-Хаджаджа аль-Мази приведены имена без малого 80 человек. Но в какой степени каждого из них сле¬дует считать учителем Абу-Ханифы, не уточняется, так как фраза рава 'ан - «передавал от» - может подразумевать совершенно разные вещи. Впрочем, названные цифры - не предел. Абу-Хафс аль-Кабир, ученик ученика Абу-Ханифы Мухаммада аш-Шайбани, утверждал, что величайший предстоятель брал уроки ни много ни мало у четырех тысяч учителей. Только, к сожалению, список к этой внушительной цифре уже не прилагается. Видимо, реаль¬ная цифра колеблется в пределах шестидесяти. По крайней мере столько информаторов перечисляется в возводимом к Абу-Ханифе сборнике хадисов «Муснад».

 Величайший предстоятель

Я не хочу, чтобы умерло знание!

Учитель Абу-Ханифы, Хаммад ибн Абу-Сулайман, покинул этот мир в 120/737 г. Его кончина потрясла куфийцев, ибо они остались без наставника. Ученики Хаммада «испугались, что умрет его имя и исчезнет знание», и принялись искать себе нового учителя.
Сначала ученики Хаммада отправились к сыну своего учителя - Исмаилу. Последний больше посвятил себя изучению арабского языка и грамматики, а не фикха и потому не справился бы со столь ответственным поручением. Следующим претендентом стал Абу-Бакр ан-Нахшали, но он отказался, как и Абу-Бурда аль-Утби. «Этот шелкоторговец (хаззаз) с хорошими познани¬ями. Если он будет преподавать, то занимайтесь у него!» - вдруг Вспомнили ученики Хаммада мнение двух его коллег, Хабиба ибн Абу-Сабита и Абу-Хасына, и отправились к Абу-Ханифе. Последний, сказав: «Я не хочу, чтобы умерло знание!», согласился.
По другой версии, вакантную кафедру до Абу-Ханифы предлагали лишь двоим: сыну Хаммада Исмаилу и старейшему ученику умершего наставника - Мусе ибн Касиру, который пользовался признанием не за глубокие познания в области фикха, а за свои большие связи среди влиятельных людей.
Факт того, что ученики Хаммада не сразу определились с но¬вым наставником, сегодня может показаться странным. И все же Абу-Ханифа выдвигается на роль учителя не первым. Видимо, среди его однокурсников были те, кто испытывал к нему скрытую зависть и вражду, а потому всячески препятствовал тому, чтобы он смог реализовать себя в полной мере. Завистников же у Абу-Ханифы было всегда много. Либо это было связано с тем, что основным занятием Абу-Ханифы в те годы оставалась все-таки торговля, и о нем вспомнили в последнюю очередь, еще не воспринимая его как деятеля науки. Как бы то ни было, Абу-Ханифа стал учителем некоторых своих бывших однокурсников. Однако среди обучавшихся у Хаммада нашлись и те, кто основал свои собственные правовые кружки.
Вслед за наставником Абу-Ханифа стал проводить свои занятия в центральной мечети Куфы. Новый учитель старался делать свои занятия легкими и интересными. «Не знает права, его ценности и ценности его носителей тот, кто тяжело обучает», - говорил Имам . Поэтому один из его учеников, Абу-Юсуф, вспоминал, что «не видел никого более знающего занимательных мест в фикхе, чем Абу-Ханифа».
«Когда Имам разбирал со своими последователями, - повествуется со слов одного из его современников, - тот или иной вопрос, они много и громко говорили, касаясь различных областей знания, тог¬да как Абу-Ханифа хранил молчание. Но если Абу-Ханифа начинал объяснять то, что они обсуждали, все умолкали, и казалось, будто в собрании никого нет, несмотря на то что там находились знатоки фикха и известные ученые». Во время обсуждений вопросов фикха ученики Абу-Ханифы «спрашивали у него правильные решения и предлагали свои». При этом обсуждение было настолько бурным, что они «возвышали голоса так, что поднималось много шума».
Абу-Ханифа был далек от конформизма и всегда открыт для научной дискуссии даже со своими студентами. «Таково наше мнение, - повторял он на занятиях, - мы никого не принуждаем к нему и не говорим, что кто-то должен принять его против своей воли. И если у кого есть лучшее, то пусть придет с ним».
Вообще многие отмечали, что никто не уважал своих учени¬ков так, как это делал величайший Имам. «Ан-Нуман ибн Сабит проявлял большую заботу о своих последователях, - вспоминал в этой связи один его современник, - и тайно расспрашивал других об их положении. Узнав, что кто-нибудь из них испытывает нужду, Имам утешал его; когда кто-нибудь из них и их близких болел, он навещал больного; когда кто-нибудь из них и их близких умирал, он приходил на похороны, а когда с кем-либо из его последователей случалась беда, Имам, отличавшийся щедростью и поддерживав¬ший хорошие отношения с людьми, старался помочь ему». «Если на одного из них падала муха, то и это беспокоило его», - высказался один из его студентов.
Стоит ли удивляться, что в скором времени «дело его возвысилось и [число] его учеников увеличилось настолько, что их круг стал самым большим в [куфийской] мечети». С разных концов халифата стали стекаться к ученому «ищущие знания», превращая тем самым Абу-Ханифу в весьма заметную общественную фигуру. «Когда мы приобретали знание, - вспоминал Абу-Юсуф, - с нами училось столько народу, что просто не счесть».
Ученый считал свою преподавательскую деятельность миссией, возложенной на него Всевышним. «Бог взял обет с ученых, - говорил он, - разъяснять людям и ничего не скрывать. Для знания не бывает посвященных и непосвященных: мы обучаем всех людей и молим Бога обучить ему».
Многие современники ученого были единодушны в высокой оценке его преподавательских качеств. «Абу-Ханифа много молчал, - вспоминал Шарик ибн Абдаллах, - долго размышлял, был осторожен в вопросах фикха, был внимателен, когда демонстрировал знания, работал и исследовал. И был терпелив к тем, кого обучал». Он был «многотерпеливым при обучении знаниям ночью и днем», - добавлял Фудайл ибн Ияд.

Второй Бадр

Тем временем Куфа была на грани больших потрясений. Потомок Пророка Зайд ибн Али, желая свести счеты с Омейядами, готовит вооруженное восстание. Заручившись поддержкой куфийцев, из которых сорок тысяч присягнули ему на верность, в назначенный день он двинулся в сторону Куфы. Однако недавно назначенный наместник Ирака Юсуф ибн Умар ас-Сакафи раскрыл планы заговорщиков. Он отдает приказ согнать население Куфы в центральную мечеть и перекрыть улицы города. Узнав об этом, Зайд не дрогнул и в сопровождении нескольких сотен верных ему воинов продолжил свое движение. Небольшие стычки с отрядами правительственных войск не помешали ему вступить в город. Начались уличные бои. Преодолевая квартал за кварталом, Зайд смог продвинуться к мечети, где были заперты его соратники. Но в самый ответственный момент он нашел лишь их предательскую инертность и в итоге был сломлен. Для устрашения тело Зайда было подвешено на кресте в Куфе, а отсеченная голова впоследствии выставлялась на столбах в Дамаске, а затем в Медине.
Следует отметить, что при халифе Хишаме несколько раз разда¬вался призыв к вооруженному восстанию против несправедливой власти. К тому моменту именно его двадцатилетнее правление приходилось на большую часть сознательной жизни Абу-Ханифы. Однако в источниках не зафиксировано никакой информации о том, как к подобным восстаниям относился Абу-Ханифа. Когда же он стал публичным человеком, его каждое слово и действие становилось более значимым и уже не могло остаться без внимания современников.
Абу-Ханифа, не будучи шиитом, встретил восстание с большим воодушевлением. Зайд был сыном четвертого Имама и внуком Хусейна ибн Али, то есть происходил из рода Пророка, а потому имел все легитимные основания притязать на власть.
-  Его выступление сравнимо с походом Божьего посланника в день Бадра! - говорил ученый о восстании, весьма высоко оце¬нивая его.
-  А почему ты не идешь вместе с ним? - спросили тогда Абу-Ханифу.
 - Меня удерживают вещи, отданные людьми мне на сохране¬ние. Я их передал Ибн-Абу-Ляйле, но он не принял их. А я боюсь умереть, не оповестив [об этом хозяев].
Скорее всего, это была отговорка. Истинная же причина неучастия Абу-Ханифы в восстании заключалась в том, что оно было плохо подготовленным и политически неуместным, и ученый, как весьма проницательный человек, легко мог предвидеть печальный конец усилий Зайда. «Если бы я знал, - говорил в этой связи Абу-Ханифа, - что люди не оставят его без поддержки, как они сделали сие с его отцом, то я бы сражался вместе с ним, ибо он истинный Имам. Однако я поддержал его деньгами [  -  десятью тысячам и дир¬хемов]».

Золото кыяса

После подавления восстания Абу-Ханифа продолжил свою де¬ятельность на посту преподавателя. С разных городов, география которых была сопоставима с территорией всего халифата, устремлялись в Куфу люди, приезжавшие к Абу-Ханифе за знаниями. Одни учились у него лишь некоторое время, другие оставались верными ему всю жизнь.
В соответствии с традициями куфийской школы в вопросах фикха Абу-Ханифа был сторонником рациональных методов при решении вопросов, прямо не отраженных ни в Коране, ни в Сунне Пророка. Для того чтобы находить выход из подобных ситуаций, использовался метод суждения по аналогии - кыяс, то есть разрешение новых казусов по аналогии с имеющимися в Коране и Сунне прецедентами. «Точная аналогия, - говорил Имам, - приводит страждущего знания к цели. Аналогия словно справедливый свидетель в пользу той исти¬ны, на которую претендует страждущий истины».
Для проведения подобной аналогии от факиха требовалось вы¬явить основу ('илля) того или иного нормативного положения, по причине которой оно было установлено, и в свете этого решать аналогичные проблемы. Так, первоисточники Ислама предписывают каждому состоятельному мусульманину ежегодно выплачивать благотворительный налог в пользу бедных (закят), а по завершении священного месяца поста Рамадан раздавать особую, скоромную милостыню (садака аль-фитр). Очевидно, что данные религиозные предписания обоснованы стремлением оказать помощь нуждающимся людям, однако в священных текстах благотворительность прописана лишь в виде натурального продукта, что не всегда умес¬тно. Поэтому, исходя из внутреннего посыла Корана и Сунны, Абу-Ханифа допускал заменять натуральные выплаты денежным эквивалентом.
По Абу-Ханифе, кыяс имеет ограниченную сферу применения в вопросах как богослужебного, так и уголовного права. В первом случае не всегда можно установить мотив ('илля) религиозного им¬ператива. Во втором - возникает опасность расширительного толкования. Но бывают и такие ситуации, когда кыяс формально допустим, но его применение приносит очевидный вред или приводит к абсурдным выводам. В отношении таковых Абу-Ханифа призывал юристов исходить из общих принципов благоразумия и справедливости - «выбирать лучшее» (истихсан), хотя это не всегда было просто. «Абу-Ханифа рассматривал с учениками примеры кьгяса, - говорится в источниках, - они спрашивали у него правильные решения и предлагали свои. Но когда он говорил: "Теперь я выберу лучшее!", никто из них не мог с ним состязаться в этом в силу множественности вопросов, раскрываемых через истихсан. Тогда ученики оставляли все и слушали его».
Опирался Абу-Ханифа и на обычай в качестве источника права. «Учение Абу-Ханифы основывалось на достоверности, - говорили про Имама, - избегании вреда, учете существующей практики и того, чего придерживались люди и благодаря чему их дела процветали. В отношении дел он применял кыяс. Если такой кыяс был неуместным, он обращался к истихсану до тех пор, пока он не становился исчерпан¬ным. Если же и этим вопрос решить не удавалось, он возвращался к существующей среди мусульман практике. Он опирался на известные хадисы, собранные им, затем применял к ним кыяс, пока он был возможен, затем обращался к истихсану. Что из этого было наидостоверным, к тому он и обращался». Подобные методы Абу-Ханифы делали его толк максимально приближенным к реалиям жизни.
Однако рационализм воспринимался традиционалистами как вторжение человеческого начала в богоданную религию и потому суро¬во осуждался (об этом ниже). В укор Абу-Ханифе инкриминировалось то, что умозрительные приемы он ставит превыше священных перво¬источников - насс. «Клянусь Богом, - отвечал Имам, - лжет на нас и клевещет тот, кто говорит, что мы превозносим кыяс над нассом». «Мы прибегаем к кыясу, - говорил также он, - только при очень край¬ней необходимости». Возводят к нему и такие слова: «Меня удивляют люди, которые говорят, что я выношу фетвы на основе личного умо¬зрения (ра'й). Я выношу фетвы только на основе предания (асар)!».
Следует отметить, что под кыясом понимался не только техни¬ческий юридический термин, обозначающий определенный пра¬вовой метод, но и рационализм в широком смысле этого слова, элементарная человеческая логика. Сила логики же у Абу-Ханифы была просто легендарной. Когда аш-Шафии спросил Малика ибн Анаса о кыясе величайшего Имама, тот ответил: «Если бы он заговорил с тобой об этой стене, доказывая, что она из золота, то он нашел бы аргументы».
Помимо разработки методологии кыяса и истихсана, другим важным вкладом Абу-Ханифы в мусульманскую юриспруденцию стала ее систематизация. Имам «первым записал науку шариата, систематизировав ее по главам. Никто прежде не делал это¬го, ибо сподвижники и их преемники не устанавливали в науке шариата ни систематизированных глав, ни упорядоченных книг: они полагались на силу памяти. Абу-Ханифа же, узрев, что наука разрослась, испугался, что она растеряется, и записал ее, разбив по главам. Он начал с ритуального омовения, затем канонической молитвы, потом прочих вопросов богослужебного права, далее социального права (му'амалат) и закончил книгу наследственным правом». И хотя никто не обращает на это внимание, но тот факт, что Имам систематизировал шариат по отдельным отраслям, является также следствием рационального подхода к правовой доктрине.

Сирота хадиса

Рационалистическая методология Абу-Ханифы вызывала противоречивую реакцию в традиционном мусульманском обществе. И хотя сам ученый никогда не противопоставлял кыяс преданиям хадисам, считая его лишь необходимым дополнением, а точнее, продолжением хадисоведческого материала, он за годы своей научной деятельности нажил себе немало недругов. Во многих источниках встречаются различные выпады против величайшего предстоятеля. Наиболее же полную коллекцию ругательств и всевозможных «компроматов» против Абу-Ханифы удалось собрать аль-Хатыбу аль-Багдади, автору «Истории Багдада». Ниже представлены основные положения изложенной у него критики.
Прежде всего недоброжелатели Абу-Ханифы старались всячески принизить научные успехи ученого. «Абу-Ханифа ничего не разумел в фикхе, - говорили они, - но лишь предавался дискуссиям». «Бедняга Абу-Ханифа как не был из Ирака, так же не имел ничего из знания», ибо он был «как новичок в Исламе». Поэтому он «решал дела самочинно, без знания и Сунны». Он занимался бесполезным знанием, ибо был «среди людей самый невежда о том, что было, и самый знающий о том, чего не было». А «энергичные споры, которым он предавался весь день, не оставляли ему времени для подлинной науки - иджтихада».
Основной же удар критики был направлен на рационализм Абу-Ханифы. Его самого и его учеников сравнивали с порабощенными народами, которые из-за своего разума (ра'й) заблудились сами и сделали прежде заблудшим еврейский народ, приведя его к погибели, ведь «Абу-Ханифа и его ученики были теми, кто сбивал с Божьего пути». Это про него, говорили противники Имама, в Коране сказано: «Они желают задуть Божий свет своими речами» (9:32), ведь не было «по Исламу более великой смуты помимо смуты Даджжаля, чем воззрения (ра'й) Абу-Ханифы». Вот, дескать, почему «воззрения (ра'й) ан-Нумана проникли во все города, кроме Медины, а Божий посланник сказал: "Не войдет в нее Даджжаль и чума"».
Считалось, что «в Исламе не рождался никто более вредоносный (адарр) для мусульман, чем Абу-Ханифа», ибо Пророк оставил совершенную религию, а не ту, которая нуждается в рациональных дополнениях. Был Абу-Ханифа, по мнению его врагов, и самым злополучным (аш'ам), самым злостным (шарр). Это просто «трудноизлечимый недуг», «из-за него изменилась вся ре¬лигия» и «горсть пыли лучше мнения Абу-Ханифы», ибо «слова Абу-Ханифы и навоз - одно и то же». Поэтому «паршивый» (джариб)  ученый заслуживает кунью не Абу-Ханифа, а Абу-Джи-фа - "Человек падали".
Следующей мишенью стали познания Абу-Ханифы в области хадисов. «Он не был знатоком (сахиб) хадиса» - «Абу-Ханифа был сиротою хадиса». А если учесть, что он еще якобы и лгал, то для некоторых он «ненадежен и не вызывает доверия». Но, несмотря на это, Имам вел себя очень смело. Несколько раз мнение халифа Умара он якобы назвал «словами Шайтана», а хадисы (которые, по его мнению, были недостоверны) - «стишками», рифмованной прозой (садж'), а то и вообще «вздором» (хурафа) и «бредом» (хазайан).
«Святотатство» Абу-Ханифы, судя по этим сообщениям, доходило порой до откровенных издевательств над изречениями Пророка. Так, когда ему поведали о том, что Божий посланник сказал: «Омовение - половина веры», он, мол, ехидно усмехнулся: «Тогда умойся два раза, дабы вера твоя стала полной», совершенно «не ведая» о том, что под верой здесь имеется в виду каноническая молитва. Хадис «торговцы могут торговаться, пока не разойдутся» он, утверждают его противники, комментировал каверзными воп¬росами: «А если они будут на корабле? Или в темнице? Или в пути? То как они разойдутся?». А против изречения Пророка о том, что при делении военной добычи «лошади полагается две доли, а человеку - одна», Имам, дескать, вообще выступал прямо, говоря: «Я не сделаю долю животного превыше доли верующего!». Согласно оппонентам ученого, в общей сложности Абу-Ханифа отверг двес¬ти или даже четыреста хадисов. «Если бы Божий посланник, - говорил он якобы при этом, - был со мною знаком, а я с ним, то он взял бы с моих слов многое». Наконец, собрание Абу-Ханифы было единственным, где не произносилась традиционная формула благопожелания Божьему посланнику.
Да и во время споров, убеждают недоброжелатели Абу-Ханифы, он вел себя не как подобает ученому. Так, однажды дискутируя, факих стал повышать свой голос.
- Ты не прав! - сказал тогда его оппонент.
- Ты знаешь решение этой проблемы? - спросил Абу-Ханифа.
- Нет.
- А откуда тогда знаешь, что я не прав?
- Я знаю тебя: когда аргументы на твоей стороне, ты обходителен с собеседником, а когда они против тебя - ты кричишь и шумишь.
В другой раз, когда Абу-Ханифе, отвечавшему на вопрос, возразили, что сподвижники Мухаммада считали иначе, он, повествует источник, разгневался и сказал тому, кто спрашивал: «Ступай и поступай так [как я сказал], грех будет на мне!», что явно не согласуется с нормами мусульманского благочестия. Бывало, что Абу-Ханифа довольно резко отвечал своим оппонентам. Так, когда Ибн-аль-Мубарак спросил Абу-Ханифу, считавшего в отличие от других факихов, что во время поясного молитвенного поклона не следует, как это совершается в начале намаза, поднимать руки, о человеке, который все же делает это, тот отрезал:
- Поднимая руки, он что, хочет полететь?
- Ну, так если он полетит в первый раз, он полетит и во второй! - не растерялся Ибн-аль-Мубарак, на что, дескать, Абу-Ханифа за¬молчал, поняв, что ему нечем ответить.
Враги ученого убеждали людей, что Имамы проклинали Абу-Ха¬нифу, «заблудшего и заблуждающего», каялись в том, что когда-то обучались у него, и запрещали другим посещать его занятия и изучать его взгляды. Халиф Абу-Бакр и даже сам Пророк якобы являлись верующим во снах, дабы также призвать к этому, ведь «между ним и истиной была завеса». Согласно этой пропаганде, те, «кто хочет постичь истину, пусть приедут в Куфу, посмотрят, что говорит Абу-Ханифа и его ученики, и сделают все наоборот», ибо «разногласие с ним и есть истина»  и «в разногласии с ним благодать».
Про ученого пускали слухи, что он написал «Книгу хитростей» {Китаб аль-хиял), где якобы «разрешал то, что Бог запрещал, и запрещал то, что Бог разрешал», где содержались атеистические положения. Эта страшная книга разлучает супругов, делает недействительным хадж человека. Да, «тот, кто составил "Кни¬гу хитростей", был более злостен, чем шайтан», говорили враги Имама, ибо автор этой книги не кто иной, как сам Иблис. Похоже, что именно эту книгу извлекли как-то из сундука, разорвали на мелкие-мелкие кусочки и вышвырнули.
У аль-Хатыба аль-Багдади собрана также самая большая коллекция обвинений теологического характера. На нескольких страницах рассказывается о мурджиитских воззрениях Абу-Ханифы, после чего приводится просто сенсационное заявление о том, что он даже «был главой мурджиитов». Говорили и о том, что Абу-Ханифа был джах-митом, что выражалось в непризнании им вечности Рая и Ада. Инкриминировали Абу-Ханифе и приверженность мутазилитскому тезису о сотворенности Корана. При этом некоторыми уточнялось,  что Абу-Ханифа «был первым, кто сказал: "Коран сотворен"». По-вествуется, что за подобные взгляды от Абу-Ханифы отрекся его учитель Хаммад ибн Абу-Сулайман. А наместник Куфы Иса ибн Муса под страхом смертной казни привел Абу-Ханифу к покаянию.
[Еще раньше] покаяться в своем неверии, утверждает источник, заставил Абу-Ханифу и наместник Куфы Юсуф ибн Умар, а в другой раз - Халид. То, что Абу-Ханифа за свое неверие (куфр) и еретичество (зандака, дахр) был приведен к покаянию именно два раза, повторяется у аль-Хатыба аль-Багдади (со ссылкой на разных информаторов) около десяти раз. Еще в одном предании говорится, что он был при¬веден к покаянию трижды, а в других - несколько раз.
Лишь терпеливая рука историка могла запечатлеть всю эту нестерпимую брань и злую ругань. Можно только домысливать, какое негодование в реальной жизни вызывал ученый у своих недругов, с каким раздражением они слышали его имя и какую ярость мог вызвать только один приезд Имама у его недоброжелателей. В настоящей работе не ставится задача опровергать все эти заявления. Несостоя-тельность многих из них, в особенности тех, которые приписывались известным и авторитетным липам того времени, была продемонстри¬рована редакторами «Истории Багдада» и ее оппонентами. Но даже подложность данной критики и неизвестность ее подлинных авторов не должны мешать извлечь из нее важную информацию. Кто бы в действительности ни стоял за сохранившимися нападками на Абу-Ханифу, они свидетельствуют о далеко не однозначном восприятии идей и самой фигуры величайшего предстоятеля.
Выпады против Абу-Ханифы часто порождались откровенным вымыслом и злыми сплетнями. Наверно, недалек был от истины Абдал-лах ибн Давуд, сказав, что об Абу-Ханифе говорят либо завистники, либо невежды. Однако нельзя утверждать, что все эти наладки были абсолютно беспочвенны. Обвинения Абу-Ханифы в слабом знании хадисов, мурджиитском «еретичестве» и сомнительном решении некоторых практических вопросов имеют под собой определенные основания, хотя и не всегда преподносились достоверно. Преувеличена и роль умозрительных приемов, отводимая Абу-Ханифе в решении  религиозных вопросов.

Бегство от мирского

Несмотря на происки завистников и недоброжелателей, Абу-Ханифа пользовался большим уважением среди простых людей, осо¬бенно у себя на родине. Растущей из года в год популярности учено¬го во многом способствовали его личные нравственные качества. Абу-Ханифа был очень отзывчивым человеком и «всегда стремился решать нужду, о которой его просили». Ученый «был человеком богатым и щедрым». Учитывая же его мягкость  и нежадность, любой мог рассчитывать на его материальную поддержку, так как он был «щедр в деньгах и известен своим великодушием для каждого, кто обращался к нему».
При всем этом за обучение и консультации «Абу-Ханифа ни от кого не брал платы и подарков». А «кто был беден, Абу-Ханифа обогащал и поддерживал деньгами его и его семью, дабы он мог учиться». Именно благодаря такой поддержке смог получить образование Абу-Юсуф, происходивший из бедной семьи, в будущем - «судья трех халифов» и первый Верховный судья в Исламе; аль-Хасан ибн Зияд, единственный брат у нуждающихся в его содействии сестрах, в будущем - один из ведущих разработчиков ханафитского толка, и многие другие. Ученый поддерживал своих учеников, понимая, что при заботе о заработке хлеба насущного они не смогут всецело посвятить себя науке. Вот почему он гово¬рил: «Ты достиг достатка лишь для того, чтобы множить познания о дозволенном и запретном».
Однако не только ученики были отмечены вниманием Абу-Ханифы. «Из года в год оставалась у него прибыль, с которой он покупал то, в чем нуждались старейшие знатоки хадисов: продукты, одежду и другие [предметы] необходимости. Оставшиеся динары и прибыль он отдавал им и говорил: "Я тратился для ваших нужд, но не благодарите никого, кроме Бога! Я не дал вам ничего из своего имущества, но из милости, которую Бог оказал мне для вас! Эта прибыль - ваш товар! Только Он - ей-богу! - дал вам сие через мои руки. А в Божьем уделе никто не имеет доли, кроме Него!"».
Да и простые единоверцы всегда могли рассчитывать на помощь Имама, о чем сохранилось множество исторических свидетельств. И здесь ученый также не ждал никаких благодарностей. Поэтому, когда один человек, которому Абу-Ханифа пожертвовал пятьдесят дирхемов, стал в присутствии людей выражать признательность ему, то тем лишь расстроил своего благодетеля. «Ты благодаришь меня, - сетовал Абу-Ханифа, - а это был удел, который Бог направил к тебе! Сказал Божий посланник: "Во всем, что я вам даю, и во всем, в чем вам отказываю, я лишь хранитель: кладу то, что мне велено"».
Однако щедрость ученого-мецената не должна вводить нас. В заблуждение. Абу-Ханифе было чуждо мирское стяжательство, и все убранство его дома состояло лишь из несколько циновок. «Вот уже более чем на протяжении сорока лет, - сказал он однажды, - я не владел больше чем четырьмя тысячами дирхемов, а что было сверх того - раздавал. В этом я придерживаюсь слов Али [ибн Абу-Талиба] о том, что он имел четыре тысячи дирхемов, а все, что свыше, - расходовал. И если бы я не боялся искать прибежища у людей, то не оставил бы себе ни одного дирхема. «У Вас же се¬мья!» - сказал как-то Имаму один из его учеников, увидев наготу его дома. «Для семьи есть Бог, - ответил Абу-Ханифа, - мне же для поддержания сил в месяц хватает двух дирхемов». А затем прочел: «На небе ваш удел и то, что вам обещано» (51:22). «Клянусь Богом! Он был не таким, - говорил Ибн-аль-Мубарак, - как те, кого мы знали: они стремились к мирскому, но мирское бежало от них, к нему же шло мирское, но он бежал от него!».
«Мирское» шло Абу-Ханифе в первую очередь через торговлю, занятие которой он унаследовал от своего отца. Ученый торговал шелком (хазз, за что его и называли хаззаз - шелкоторговец, и имел свою лавку при торговом дворе, который основал сподвижник  Пророка Амр ибн Харис. Посвящать себя максимально общественной жизни и служению Всевышнему ему позволяли торговые компаньоны, избавлявшие его от необходимости всецело отдаваться торговым делам и появившиеся у него, видимо, еще со студенческих лет. Абу-Ханифа владел также большим цехом, где наемные рабочие ткали шелк.
Конечно, у ученого было много других способов найти средс¬тва к существованию: его авторитет, помноженный на преподавательскую деятельность и юридическую практику, мог принести не меньший доход, чем торговля шелковыми платьями. Позднее ему предложат податься на государственную службу, что на Востоке всегда считалось престижным и весьма выгодным. Однако Абу-Ханифа ни от кого не хотел зависеть: ни от людей, ни тем более от власть предержащих и не желал превращать свою святую миссию в прибыльное предприятие. К тому же близость, а значит, подконтрольность и зависимость от сильных мира сего лишила бы Имама творческой свободы. Поэтому он никогда «не принимал государственного жалованья, но содержал себя и обогащался [только] собственным заработком».

Восстание хариджитов

При последнем омейядском халифе Марване II в Ираке разразилось большое восстание хариджитов под руководством ад-Даххака ибн Кайса. В 127/745 г. были взяты города Куфа и Васит, а затем Мосул. Правительственные войска вели тяжелые и затяжные бои с многочисленной армией повстанцев, достигшей на второй год, по некоторым свидетельствам, 120 тысяч человек. Еще никогда Абу-Ханифе не доводилось видеть столь масштабной гражданской войны, пылающей не где-то далеко, а здесь, в его родном городе.
Отмежевавшись от Али и не став шиитами, но в то же время не примкнув и к суннитам, хариджиты представляли собой альтернативное политическое движение. Пуританство в сочетании с религиозной риторикой позволило им найти широкий отклик в низших социальных слоях тогдашнего общества. Беспощадные к своим оппонентам-врагам, хариджиты провозгласили идею религиозного убийства - исти'рад. По их учению, каждый совершивший тяжкий грех мусульманин признавался неверным (такфир), ставился вне закона и подлежал убиению. На практике же «великогрешниками» и глазах хариджитов становились их политические оппоненты, каждый, кто не примкнул к их течению. А наиболее одиозные последователи этого движения - азракиты - считали неверными и своих собственных последователей, запятнавших себя пассив-ностью, трусливым нежеланием участвовать в их многочисленных поенных рейдах.
Конечно, в те времена любая политическая группировка ряди¬ла свою борьбу в религиозные одежды. Однако здесь речь шла о нечто более опасном. Теология хариджитов открывала путь к перманентному внутри конфессиональному противостоянию, нескончаемой гражданской войне, весь разрушительный потенциал которой так явственно предстал перед Абу-Ханифой в 745 г.
Вызов, брошенный хариджитами, поставил мусульманского ученого перед непростым выбором: переждать неспокойные времена или дать свой ответ, вступить в идейную борьбу со свирепыми сектантами. Имам, проявив завидную силу духа, склоняется ко второму, весьма опасному решению. В источниках сохранились описания нескольких диспутов Абу-Ханифы с хариджитами, которые вел Имам в осажденном ими городе. Более того, про¬тивостояние идеологии хариджизма как орудию раздора станет для Абу-Ханифы делом всей жизни. Желая лишить хариджитов  богословских аргументов, Абу-Ханифа берет на вооружение идею ирджа' - оставления наших разногласий на суд Всевышнего, - что исключает возможность взаимных обвинений в неверии. Именно этой идеей проникнуты дошедшие до нас богословские беседы Абу-Ханифы со своими учениками. К сожалению, не все единоверцы ученого были способны до конца оценить гуманистический потенциал концепции ирджа', ассоциируя ее с еретичеством.
После поражения восстания наместник Ирака Ибн-Хубайра советовался с иракскими учеными об условии амнистии (сулх) ха-риджитам. Абу-Ханифа, хоть и был принципиальным противником хариджитского движения, в отличие от других ученых исходил из прагматических соображений, сказав, что с повстанцев не сле-дует требовать возврата имущества, захваченного в ходе смуты, и компенсацию за пролитую в период мятежа кровь, поскольку это приведет к новому столкновению и кровопролитию.
Не исключено, что впечатления от увиденного в 745 г. будут настолько сильными, что Абу-Ханифа не только укрепится в своем неприятии гражданских войн, но и пересмотрит отношение к вооруженным восстаниям Алидов и в дальнейшем уже не станет, как это было во время «второго Бадра», когда он поддержал Зайда ибн Али, содействовать их выступлениям, хотя подобное ему и будут приписывать.

Ты не сломаешь меня!

Во времена Омейядов наука развивалась без государственного вмешательства. Традиция рисует омейядских халифов (за исключением Умара ибн Абд-аль-Азиза (прав. 717-20)) как светских правителей и потому безразличных к Исламскому образу жизни, в том числе и к делу мусульманского образования. На самом же деле такая оценка, созданная мусульманскими историками уже при Абба-сидах, несколько преувеличена и не совсем соответствует действительности. Но омейядские правители и вправду мало внимания уделяли развитию собственно мусульманской науки и привлечению потенциала ее представителей. Такой официальный курс будет идти вразрез с чаяниями широких масс и погребет в конечном итоге омейядскую эпоху под вихрем народного недовольства. Для ученых же подобное безразличие означало творческую свободу, ибо объятия государственной опеки в те времена мало чем отличались от рабских тисков.
Однако при халифе Марване II ситуация начинает меняться. Политическая недальновидность, междоусобная грызня и гедонизм за государственный счет предшествующих ему трех халифов, сменивших друг друга за весьма короткий срок, обескровили государство и вдохновили оппозицию. Одно восстание вспыхивает за другим. Государство нуждалось в дополнительной опоре, и оно устремило свой взор на религию, на авторитетных богословов того времени, учитывая, что оппозиция - шииты, хариджиты, Аббасиды - уже давно и весьма активно использовала религиозную риторику для достижения своих политических целей.
В Куфс выразителем такого понимания стал омейядский наместник Ирака Ибн-Хубайра. До этого Ибн-Хубайра уже пригла¬шал куфийских ученых в свою резиденцию. Тогда он советовался с ними, как уже отмечалось выше, об амнистии хариджитам. Однако на сей раз речь уже шла не просто о разовых консультациях, но о полноценной государевой службе. «Когда участились смуты в Ираке, - говорится в источниках, - [Ибн-Хубайра] собрал у себя факихов Ирака: Ибн-Абу-Ляйлу, Ибн-Шубруму, Давуда ибн Абу-Хинда - и поручил каждому из них часть своей работы». Какую именно должность предложил куфийский губернатор занять Абу-Ханифе, не совсем ясно. В одних источниках говорится, что ученый должен был стать судьей Куфы, в других - хранителем казны, в третьих - главою канцелярии.
Столь противоречивые сведения могут указывать на то, что Абу-Ханифе делалось несколько последовательных предложений. Видимо, Ибн-Хубайре была важна не должность, которую займет Абу-Ханифа, а сам факт привлечения его к государственной службе. Однако ученый отклонил все сделанные ему предло-жения. Тогда «Ибн-Хубайра поклялся, что если Абу-Ханифа не примет [должность], то он подвергнет его бичеванию. И сказали ему [Имаму] те факихи: "Мы заклинаем тебя Богом: не губи свою душу! Мы - твои братья, и каждому из нас противно это дело, но мы не нашли способа избежать его!"». Однако Абу-Ханифа ос¬тался непреклонен.
На своем настаивал и Ибн-Хубайра: он заточил ученого в тем¬ницу и подверг телесному бичеванию. Одни говорят, что Имам был побит двадцатью ударами по голове340. Другие утверждают, что Абу-Ханифу наказывали в течение десяти дней: по десять плетей каждый день. Согласно третьей версии, после двухнедельного за¬точения ученому пришлось испытать на себе сорок ударов. Воз-можно, что в действительности речь шла не об одном бичевании, так как если допустить, что Абу-Ханифа несколько раз привлекался к государственной службе, то вполне уместно предположить, что за каждый свой отказ он должен был расплачиваться отдельно.
С мужеством, достойным восхищения, Абу-Ханифа противо¬стоял воле тирана. «Если бы он пожелал, - говорил Имам, - чтобы я пересчитал ему врата центральной мечети, то я бы не согласился. А как он может желать, предписывая кровь человеку, рубить ему шею и чтобы я ставил под сим печать! Клянусь Богом, я никогда не сделаю этого!» На угрозы Ибн-Хубайры о наказании ученый отвечал: «Бичевание в этой жизни легче для меня, чем железные ду¬бины в жизни иной! Ей-богу, я никогда не буду делать [то, что он просит], даже если он убьет меня!». Когда подобные слова передали Ибн-Хубайре, он пригрозил ему смертью. «Так это будет лишь одна смерть!» - отреагировал Абу-Ханифа. Ученого наказали. Но он де¬ржался не как осужденный: «Подумай о своем положении перед Богом, - бросил Имам своему мучителю, - оно будет более унизительным, чем мое перед тобой! Ты не сломаешь меня, ибо я говорю: "Нет божества, кроме Бога!". А Бог спросит с тебя обо мне и не примет от тебя никакого ответа, разве что истинного!». Тогда смущенный Ибн-Хубайра повелел палачу прекратить наказание. Наутро, проснувшись в темнице с опухшим лицом, Абу-Ханифа узнал, что ночью Ибн-Хубайра, увидев во сне осуждавшего его Пророка, решил освободить своего невольника. По другой версии, ученый и губернатор пошли на примирение. Ибн-Хубайра дал понять Абу-Ханифе, что уже исполнил свою клятву и готов прекратить преследования. В ответ ученый пообещал подумать над сделанным ему предложением. «Ибн-Хубайра воспользовался этим и повелел его отпустить. Абу-Ханифа верхом бежал в Мекку. И было сие в году сто тридцатом».

Богоугодный Имам из рода Пророка

В Хиджазе Абу-Ханифа не оставлял деятельности факиха, встречался с людьми и отвечал на их вопросы. Следует отметить, что Имам вообще довольно часто бывал в Аравии, так как много ездил туда для совершения хаджа. Судить об этом можно на основании многочисленных повествований, которые описывают как его пребывание в Мекке, так и те события, которые случались во время его отсутствия в Куфе. О его поездках в Мекку знали и в других городах, поэтому люди выходили ему навстречу, а симпатизировавшие ему ученые просили паломников передавать ему свои приветствия, что также можно трактовать в пользу его постоянства в деле паломничества. Частота, с которой Абу-Ханифа совершал хадж, стала просто легендарной. Поэтому, как уже отмечалось выше, Имаму приписывали совершение пятидесяти пяти паломничеств стечение всей жизни.
Марван II, наместник которого вынудил Абу-Ханифу оставить родину, продержался у власти недолго. Гибель Зайда и последовавшие репрессии на некоторое время дезорганизовали шиитов. Но политическая оппозиция не умерла. Эстафету борьбы за власть перенимают Аббасиды, которые вот уже четверть века мечтали утвердиться на троне. Аббасиды возводили свой род к Аббасу, дяде Пророка. Но не этот факт привел их к власти. Умело ведя пропаганду среди народа, измученного хаосом и многочисленными страданиями, Аббасиды, не указывая на персоналии, призывали их присягнуть «богоугодному Имаму из рода Пророка». Столь рас¬плывчатая формулировка смогла объединить под единым знаменем многих недовольных «нечестивыми» Омейядами, включая и шиитов, наивно полагавших, что продолжают бороться за власть рода Пророка.
Тайная организация сторонников Аббасидов сложилась в первой четверти VIII в. с центром в Куфе. Ее лидер Мухаммад ибн Али умер в 743 г., оставив руководство движением своему сыну Ибрахиму. Также скрываясь в подполье, Ибрахим назначил энергичного перса Абу-Муслима возглавить восстание в Хорасане. Последнему в 747-748 гг. удалось свергнуть регионального наместника Омейядов и полностью ликвидировать их власть в регионе. Однако сам Ибрахим в 749 г. был арестован и умерщвлен. Предчувствуя свой арест, он назначил преемником своего брата - Абу-аль-Аббаса.
Когда повстанцы в октябре 749 г. захватили Куфу, Абу-аль-Аббас тайно прибыл сюда и почти полтора месяца жил здесь скрытно со своей семьей. За это время Абу-Муслим пытается договориться о передаче власти главе Алидов Имаму Джафару ас-Садику, но тот отказался, сказав, что «сейчас не мое время». 28 ноября Абу-аль-Аббас неожиданно явился народу и, торжественно подъехав к центральной куфийской мечети, провозгласил себя халифом.
Внезапно узнавшие, кто в действительности оказался тем «бо¬гоугодным Имамом», под которым большинство подразумевало и надеялось увидеть прямого потомка Пророка, иракцы уже ничего не могли сделать и были вынуждены присягать новому халифу. В программной речи Абу-аль-Аббас заявил, что Куфа (бывшая при Омейядах средоточием оппозиции) теперь становится опорой правительства. Но подобные обещания окажутся лишь пустыми словами. Также Абу-аль-Аббас лукавил, говоря по инерции, что «поистине, это дело досталось домочадцам вашего Пророка». На присяге халифу были собраны все куфийские ученые. Раздосадованные и растерянные тем, что вопреки ожиданиям вместо Али¬дов к власти пришли Аббасиды, они даже не знали, что ответить на призыв Абу-аль-Аббаса присягнуть ему на верность. Их взоры устремились к величайшему предстоятелю.
-  Если вы хотите, чтобы я говорил за себя и за вас, то слушайте! - сказал Абу-Ханифа.
- Мы хотим этого! - согласились ученые.
- Хвала Богу, который довел истину до близких Его Пророка и умертвил для нас кривду тирании и распростер наши языки для истины. Мы присягаем тебе в Божьем деле на верность тебе в течение твоего правления, пока не грянет Час. Да не лишит Бог этого дела близких Его Пророку!
Осторожные слова Абу-Ханифы были полны неоднозначных намеков. Так, он дает понять, что Абу-аль-Аббас был лишь из числа близких (или: родственников) Пророка, но не из его рода, представителям которого в действительности должна была перейти власть. Двоякий смысл заложен и в слове «Час»: оно может пониматься и иносказательно как Судный день, тогда клятва в верности будет длиться вплоть до его наступления, и буквально, тогда клятва ста¬новится действительной лишь на час встречи с халифом. Подобная формулировка позволила Абу-Ханифе избежать смертельной опасности и сохранить верность своим убеждениям.
Скорее всего, новый халиф уловил все эти намеки. Но, учитывая зыбкость своего положения, не стал усугублять негативный настрой авторитетных ученых и ответил вежливо и не менее лукаво:
- Они хорошо поступили, выбрав такого, как ты, державшего речь от имени ученых. Аты был хорош в своем воззвании!
После собрания коллеги, догадавшиеся о скрытном подтексте в словах Абу-Ханифы, спросили:
- Так что ты имел в виду, сказав «пока не грянет Час», ведь час уже миновал?
- Коль уж вы взвалили на меня все это, то я выпутывался сам, а вас оставил перед бедой.
Ученые молчали, понимая, что по-другому поступить было нельзя.
В 750 г. Абу-аль-Аббас окончательно разбил омейядские войс¬ка и стал полноправным правителем мусульманского государства. Предчувствия Абу-Ханифы не обманули ученого. Заполучив голову Марвана, новый халиф приступил к планомерному уничтожению всех оставшихся в живых членов павшей династии. Делалось это с невиданной жестокостью и хладнокровием. Так, заманив около восьмидесяти омейядских принцев на пиршество в крепость  Абу-Футрус, аббасидские войска, перерезав всех до одного, вновь накрыли столы и продолжили пир под стоны умирающих. Во все уголки халифата были посланы агенты уничтожить членов свергнутого семейства. Неистовство новых правителей граничило с безумием и дошло до того, что они пошли даже на осквернение могил омейядских предшественников. Не был прощен и Абу-Муслим за свои политические симпатии (и слишком большое влияние): во время паломничества в Мекку его пригласили в ставку халифа и предательски убили.
Утвердившись на престоле, новые правители уже не полагали нужным заигрывать с народными массами и не выполнили своих демагогических обещаний. Умело использовав народное недовольство для захвата власти, Аббасиды отреклись от прежней риторики и приняли откровенно аристократический курс политики. Народ был шокирован и негодовал. Поэтому большая часть периода правления Абу-аль-Аббаса и его преемника Абу-Джафара аль-Мансу-ра была сопряжена с подавлением целого ряда восстаний и бун¬тов различных групп недовольного населения.
При Аббасидах опальный правовед, бежавший в Мекку за два года до свержения Омейядов, то есть в 130/748 г., возвращается на родину. «Он пробыл там, - пишут биографы Имама, - пока не наступил халифат Аббасидов, и вернулся в Куфу во времена Абу-Джафара аль-Мансура», который взошел на престол в 136/754 г. Из сказанного можно заключить, что бегство ученого длилось как минимум шесть лет. Но уже при первом халифе новой династии Абу-Ханифа имел возможность, не опасаясь никаких преследо¬ваний, посещать родной город. Факт присутствия его на присяге Абу-аль-Аббасу - тому лишь лишнее подтверждение. Поэтому не исключено, что в Мекке он пробыл всего два года. Быть может, он действительно вернулся в Куфу лишь при аль-Мансуре, желая, как полагает М. Абу-Захра, переждать в Мекке наиболее неспокойные времена и быть вдали от тех многочисленных смут, которые не позволили бы ученому вести свои занятия.

Чародей науки

На родине Абу-Ханифа продолжил свою научную и преподавательскую деятельность. Вновь куфийцы стали видеть в централь¬ной мечети огромный круг студентов. С каждым годом ученики Абу-Ханифы становились все более образованными и знающими. Теперь, прежде чем самому отвечать на задаваемые ему вопросы, ученый спрашивал о них мнение своих учеников, давая им возможность проявить и закрепить свои знания.
Иногда ученики шли на маленькие хитрости. «Мы, бывало, за¬тевали с ним спор, - вспоминал Абу-Юсуф, - с тем чтобы выведать у пего все, что он знает».
Легкость и непринужденность, с которой величайший предстоятель одолевал сложнейшие вопросы, делала его в глазах учеников своего рода чародеем и фокусником. «Когда мы были разногласны, - рассказывал Абу-Юсуф, - в отношении какой-нибудь проблемы, то шли к Абу-Ханифе, и он как будто доставал ее из своего рукава и давал нам». Однако, подсказывая верное решение, ученый напоминал, что нужно знать не только готовый отпет, но и методологию, способ его достижения. «Я не разрешаю давать фетвы, - говорил он, - тому, кто дает их с конспектов моих лекций (кутуби), пока он не будет знать, на основе чего я так сказал!».
«Разрабатывая положения своей школы, - повествуется у аль-Макки, - Абу-Ханифа советовался с учениками и не действовал исключительно по собственному усмотрению. Он занимался иджтихадом, проявляя исключительную искренность к Богу, Его посланнику и ко всем верующим в целом. Рассматривая вопрос за вопросом, он всесторонне обсуждал каждый из них, выслушивал мнения своих последователей, высказывался сам и проводил в дискуссиях с ними по месяцу и более, пока не определялся с тем или иным суждением окончательно, после чего все это записывал кадый Абу-Юсуф».
Долгие обсуждения помогали студентам осознать всю важность изучаемого предмета и ту ответственность, которая ложится на плечи факиха. «Кто рассуждает о чем-нибудь в науке, - говорил Абу-Ханифа, - и затем следует за этим, думая, что Бог не спросит с него: "Как же ты отвечал в Божьей религии?", тот ищет легкий путь для себя и для своей религии». Поэтому одна правовая проблема могла обсуждаться трое суток, месяц и даже более. После же долгого и тяжелого анализа, когда определялось наконец-то решение, все дружно возглашали: «Бог превелик! Бог превелик!».
Для Имама было важно, чтобы ученики старались сами ис¬кать истину и занимались творческим иджтихадом. Путь мудж-тахида был непростым, чреват ошибками и неудачами, хотя его старания не проходят даром. «Оба муджтахида правы, хотя исти¬на одна», - учил Имам. Другими словами, из двух ищущих факихов прав и достоин Божьей награды не только тот, кто нашел истину, но и тот, кто ошибся, ибо он также искал ее. Учитывая, что поиск истины чреват ошибками, и сам Абу-Ханифа не боялся признавать их. «Сегодня он высказывает одно мнение, - говори¬ли его ученики, - а завтра отказывается от него . Это указы¬вает на его набожность, поскольку отказаться от своего мнения может только богобоязненный человек. Иначе он отстаивал бы свою ошибку и всячески защищал ее».

Он не учил любви

Сложность рассматриваемых вопросов и, как следствие, их долгое обсуждение объясняются особым характером Исламского права в целом и иракской школы мусульманских правоведов в частности. Основополагающим началом мусульманской правовой доктрины выступал вполне конкретный сакральный текст, что сводило деятельность фа-кихов лишь к утонченному толкованию священного первоисточника. Факихи формулировали правовые нормы не с точки зрения каких-то общих принципов, а с точки зрения частных положений Корана и Сунны, считая своей задачей и вершиной возможностей лишь «извлечение» (истинбат) латентных, лежащих где-то в глубине священного текста правовых норм. Подобная герменевтика, предполагающая переход от одного частного положения к другому, требовала от юриста известной сноровки и филологической ловкости.
В добавление к этому иракцы в отличие от факихов Хиджаза занимались анализом не только жизненных проблем, имевших место быть на практике, но и казусов сугубо умозрительных, гипотетических, которые придумывались как бы наперед, на случай возникновения такой ситуации в будущем. «Мы должны быть готовы к испытанию до того, как оно придет, ибо, когда оно случится, мы уже будем знать вход и выход из него», - объяснял Абу-Ханифа свой метод правовых штудий.
Нормативная система, включающая такие юридические фикции, получила даже особое название аль-фикх ат-такдири - «гипотетическое, предположительное право». Излагая такие проблемы, иракские факихи использовали вопросительную фразу: а-ра'айта? («как ты смотришь на...?», «что ты думаешь по поводу...?»), за что их и прозвали а-ра'айта-юнт.
В результате подобного подхода перечень обсуждаемых вопро¬сов расширялся до совершенно невообразимого горизонта. Какие только проблемы не поднимались на занятиях по фикху! Одной из излюбленных тем для обсуждения были, например, казусы, связан¬ные с клятвенными обязательствами. В данных задачах требовалось найти способ обойти оговоренные в клятвах условия, с тем чтобы избежать нежелательных последствий, в них предусмотренных.
Такого рода упражнения развивали формальную логику, и в этом плане методы «гипотетического» права были незаменимы для развития у студентов юридического мышления. Однако далеко не все факихи разделяли такой взгляд. Как отмечалось выше, Абу-Ханифе вменялась в вину «бесполезность» его научных изысканий. Оппоненты несправедливо считали Имама «среди людей самым невеждой о том, что было, и самым знающим о том, чего не было», имея в виду под последним умозрительные казусы «гипотеги ческого» права.
Не исключено, впрочем, что многое из этого было преувеличено и ошибочно приписано Абу-Ханифе и его непосредственным ученикам. Однако сами последователи ученого видели в разветвленной казуальности фикха не оторванность от реальной жизни, а детальную и глубокую разработанность предмета, достойную восхищения. Поэтому как одно из достоинств Абу-Ханифе приписывали разработку пятисот тысяч правовых проблем.
И все же не без влияния Абу-Ханифы в Ираке стал преобладать дух казуистики. Многие представители «гипотетического» права, отмечает один из исследователей, «зарывались в бессмысленных тонкостях и бесплодных толкованиях», видя свою задачу «в выдумывании возможностей, которые никогда не осуществляются, в обосновании решений запутанных вопросов, причем хитроумнейшие тонкости казуистики переплетаются с полетом самой смелой, безудержной фантазии». «Хотя и другие школы не отставали в этом отношении, - продолжает он, - но более всего выдвинулась в измышлении всевозможных уловок ханафитская школа».
Плачевные результаты подобного подхода к Исламу в скором времени дали свои сомнительные всходы. «Преобладание стремлений к казуистическим толкованиям законов, - отмечено тем же ученым, - в религиозной науке придало учению Ислама постепенно характер законничества. Под влиянием этого направления и сама религиозная жизнь стала рассматриваться с юридической гочки зрения, что, конечно, не могло способствовать укреплению истинного благочестия и богопознания». Тот импульс, который Абу-Ханифа придал развитию фикха, надолго свяжет его имя с формалистами и законниками. Поэтому для тех мусульман, которые были больше ориентированы на этическую и психологическую стороны Ислама, для суфиев, имя Абу-Ханифы, как и имена других факихов, станет ассоциироваться с бездуховным буквоедством, а не благочестивым аскетизмом и мистикой «божественной любви».
Абу-Ханифа не учил любви,
У Шафии нет хадисов о ней.
Так говорится в стихах Санаи (которые приписывались также Лттару и Руми). Поэт часто противопоставлял слова суфи («суфий») и куфи («куфиец», то есть Абу-Ханифа). А в мистической поэзии синдхов это противопоставление выражалось именованием суфия словом ля-куфи - «не куфиец».
Впрочем, на практике, за пределами сугубо научных дискуссий, Абу-Ханифа хорошо представлял реалии жизни, отчетливо осознавал проблемы и нужды народа, за что и снискал его уважение и любовь. Поэтому его законничество не отравляло жизнь простых людей и в этом смысле не может быть поставлено ему в вину. А сам Имам во многом подпадал под идеал благочестия, рисуемый суфийскими учителями. «Он имел авторитет во всем, что касалось принципов суфизма», - напишет в своем трактате по суфизму аль-Худжвири, включивший Абу-Ханифу даже в перечень благочестивых предшественников суфиев  «Он всадник на этой равнине», - скажут также об отношении Имама к мистическому пути. Вообще многие защитники Исламского мистицизма старались показать, что высказывания ранних суфийских авторитетов находятся в полном согласии с учениями отцов-основателей мусульманского права и богословия. Поэтому ныне наставники тарикатов не связывают личность Абу-Ханифы с буквоедством и законничеством, а, напротив, призывают следовать ему, как и любому из основателей укоренившихся мазхабов.

 Гора сострадания

Как явствует из источников, в повседневной жизни, протекавшей за рамками занятий, Абу-Ханифа уделял много внимания простым единоверцам. Желающих (особенно из-за пределов Куфы, не избалованных его постоянным присутствием) получить консультацию у Абу-Ханифы было настолько много, что они шли к нему неустанным потоком. «Люди обступали его», и все так хотели задать свой вопрос, что «возвышали голоса». Бывало, что Имам даже не мог управиться с нахлынувшей на него толпой. Однако как со своими студентами, так и с теми, кто приходил к нему с вопросами, ученый был всегда терпелив, а его ответы были лаконичны и исчерпывающи. Он был «малословен, умея раскрыть вопрос о запретном и дозволенном». При этом ответы его были не только емкими, но и мгновенными. «Ей-богу! Меня удивляла, - говорил египетский ученый аль-Ляйс ибн Сад, - не столько правильность его ответа, сколько быстрота, с которой он давал его».
Люди шли к Абу-Ханифе не только потому, что он был выдающимся факихом, но и «был, ей-богу, в своем сердце, - говорил один из его современников, - огромным (джалиль), большим (кабир) и великим ('азым)», то есть человеком широкой души. Поэтому он «больше других сострадал и любил». «Абу-Ханифа был неповторимым в свое время. И если бы земля разверзлась под ним, то она разверзлась бы под одной из гор знания, щедрости, сострадания, набожности и преданности Богу». Гора сострадания - вот кем был он для своих современников, и они шли к нему именно поэтому.
В устах Абу-Ханифы право было не казенным, лишенным человечности, а таким, каким оно и должно быть: справедливым и милосердным. Сталкиваясь с равнодушием и формализмом официальных судей, люди искали правду у величайшего предстоятеля. Очень показательна в этом плане история о том, как Имам помог обманутой женщине, которую с ребенком на руках бросил муж, женившийся на ней без соблюдения необходимых формальностей и которая потому не могла защититься в суде. Конечно, многое в подобных историях могло быть преувеличено, приукрашено и даже вымышлено. Но все же, вне сомнений, они свидетельствуют о большом авторитет ученого в народе.
Однако не следует думать, что Абу-Ханифа помогал людям во благо милосердия, но в ущерб истине. Истину Абу-Ханифа не оставлял никогда, стремясь всегда говорить правду, какой бы она пи была. И многим это было не по душе. «Если бы не страх перед Богом, - сознался однажды Абу-Ханифа, - что знание исчезнет, то я никогда не давал бы фетвы: для [некоторых] людей это было бы радостью, а для меня - грехом». Поэтому решения факиха иным были нелицеприятны. Именно им ученый адресовал: «Кто гневается на меня, того пусть Бог самого сделает муфтием!».
Даже опасность и угроза для жизни не могли склонить Имама на сделку со своей совестью. Он не соглашался с куфийским губернатором Ибн-Хубайрой, зная, что будет подвергнут телесному бичеванию и тюремному заключению, о чем уже шла речь выше. Он не боялся сказать, что заблуждался сам аль-Хасан аль-Басри, в кругу его почитателей (!) и, выслушав очень грубые оскорбления, настаивать на своем: «аль-Хасан аль-Басри ошибся, а Абдаллах ибн Масуд был прав!». И, наконец, он не боялся отстаивать свои убеждения перед свирепыми сектантами, видя, как они уже обна¬жают из ножен свои мечи. Вот почему один из его последователей мог так уверенно сказать: «Мне не страшно за себя, ибо Абу-Ханифа не привнесет ничего сомнительного в Божью религию!». «Абу-Ханифа был человеком великой надежности, широкой души, который ради Божьего дела мог пожертвовать всем. Во имя Бога он мог снести и удары мечей».
Впрочем, со временем идеи, проповедуемые величайшим предстоятелем, будут растасканы по мелочным толкованиям его многочисленных последователей и многое из того, чему он учил, предано забвению. В эпоху средневековья даже ученикам Имама было тяжело разделять широту взглядов величайшего предстоятеля. К примеру, сегодня уже мало кто помнит, что Абу-Ханифа - перс, живший в окружении персов, - считал допустимым в рамках канонической молитвы чтение Корана, равно как и призыв на молитву, не на арабском языке, как это принято, а в переводе на персидский. На протяжении же последующих веков мусульманские книжники, напротив, запрещали перевод Корана не то чтобы в ритуальных целях, а вообще как способ его постижения. И все это несмотря на то, что величайший предстоятель ими же был признан столпом мусульманского правоверия, хотя очевидно, что сей его образ был значительной частью соткан из тщательно отобранных нитей.

Жизнь без сна

Высокие требования Абу-Ханифы к самому себе предполагали и весьма напряженный образ жизни. По его мнению, «факих должен браться за исполнение того, что люди не считают для себя обяза-тельным». До нас дошло несколько свидетельств, по которым можно реконструировать весь распорядок дня Абу-Ханифы. Неко¬торые из этих свидетельств весьма общие и малоинформативные, другие излишне детализированы. Если попытаться объединить их, то получится следующая картина:
• День Абу-Ханифы начинался с утреннего намаза, на который он, бывало, сам созывал верующих, взобравшись на минарет.
• После проведенной молитвы вплоть до восхода солнца, по словам очевидцев, Абу-Ханифа «сидел и не разговаривал, и мы не знали, что с ним». Даже упавшая с крыши змея не могла прервать его занятие. В это время, как выяснилось, ученый поминал (зикр) Всевышнего, следуя одному из хадисов.
• После восхода солнца он некоторое время читал (Коран?), пока не наступал день.
• Затем приходили студенты (ахль аль-фикх), с которыми он проводил занятия почти до середины дня.
• Далее незадолго до полудня он позволял себе непродолжи¬тельный сон.
• Затем после полуденного намаза вплоть до ночной молитвы с перерывами на другие намазы Абу-Ханифа продолжал занятия и отвечал на вопросы.
• Далее Абу-Ханифа возвращался домой, ужинал, переодевался и, дождавшись, когда из мечети разойдутся люди, вновь возвращался туда.
• Всю ночь ученый проводил в молитве.
• Утром, когда люди начинали собираться на намаз, Абу-Ханифа вновь шел домой и переодевался, стараясь таким образом скрыть от людей свои ночные бдения.
Приведенное краткое резюме дает понять, что Абу-Ханифа достаточно мало спал и ел. Можно было бы ограничиться этим выводом, однако некоторые апологеты ученого настаивают, что Абу-Ханифа вообще мог обходиться без сна. В частности, повествуется, как факих Мисар ибн Кидам непрерывно следил за Имамом на протяжении трех суток и с удивлением обнаружил, что Абу-Ханифа вообще не отдыхал и не смыкал глаз. И если бы не сильное изнеможение, то почитатель ученого и его коллега продолжил бы свое расследование, но, к сожалению, сон сморил его, прежде чем он окончательно установил истину. В итоге Мисар был вынужден признать, что Абу-Ханифа не ел днем и не спал ночью, позволяя перед обедом легкий сон, а вечером - трапезу. «Я провел с ним один год, - говорил другой современник Абу-Ханифы, - но не видел, чтобы он прилег на свое ложе».
Любопытно отметить, что в свидетельствах про распорядок дня Абу-Ханифы ничего не упоминается о торговле. Это еще раз подтверждает то, что Имам вел свои коммерческие дела через компаньонов. Наряду с этим есть немало историй, из которых явствует, что Абу-Ханифа лично стоял на базаре, торгуя своим товаром. А у аль-Макки даже уточняется, что первую половину дня Абу-Ханифа посвящал (не занятиям, а) торговле. Видимо, эти разногласия порождены тем, что Абу-Ханифа чередовал торговлю с преподаванием, либо тем, что указанные свидетельства затраги вают разные периоды его жизни. Логично предположить, что чем больше он становился известным факихом, тем меньше времени у него оставалось на непосредственное участие в торговых делах.

Светильник уммы

Глубокие познания и набожность Абу-Ханифы, его отзывчивость и доступность сделали ученого весьма уважаемым. В глазах простых людей он становился их утешителем и заступником. С какими только проблемами не обращались к величайшему предстоятелю. Одни шли к нему за правовыми консультациями. Другие просили его рассудить в возникшем споре. Кому-то он помогал отстоять свое право в суде, разоблачить воров, а кому-то - устроить свадьбу, рассчитаться с долгами. Многие же шли к ученому просто услышать теплое слово или добрый совет. Многочисленные примеры того, как «Абу-Ханифа всегда стремился решать нужду, о которой его просили», приводятся в конце книги.
Люди отмечали, что «Бог собрал в нем [все] благородные качества»: богобоязненность и аскетизм, образованность и проницательность, щедрость и обеспеченность, кротость и терпели¬вость, величие и достоинство. Как свидетельство особой любви народа к Имаму в его биографиях со слов многих известных людей того времени повествуется о высокой нравственности и многочисленных достоинствах величайшего предстоятеля.
Приведем лишь некоторые примеры:
«Абу-Ханифа был известен множеством достоинств, малосло-вием и почитанием знания и его обладателей». «Разве был кто благороднее Абу-Хапифы! Он был набожным, никогда не сплетничал. Люди не могли сравниться с ним. Он был мягким и терпе¬ливым» (Зуфар ибн аль-Хузайл). «Абу-Ханифа был отзывчивым и неустанно молящимся» (Суфьян ибн Уяйна). «Абу-Ханифа был кротким, набожным и щедрым» (Сулайман ибн Абу-Шайх). «Ей-богу, он был набожным, хранил свой язык, был очень гостеприимным. И вместе с этим знание его было, ей-богу, огромным, обширным» (Ибн-аль-Мубарак).
Величайший предстоятель был «самый знающий среди обита¬телей земли» (Суфьян ас-Саури). «Для своего времени Абу-Хани¬фа был Имамом мира в фикхе, знании и набожности . Его били плетьми, чтоб он принял мирское, но он отказывался» (Абу-Мукатиль). «Я встречал многих людей, но не видел ни одного более умного, лучшего и набожного, чем Абу-Ханифа» (Язид ибн Харун). «Я не видел лучшего, более знающего и набожного, чем он» (Иса ибн Юнус). «Мне не встречался никто умнее Абу-Ханифы» (Ибн-аль-Мубарак). «Я не встречал ни одного, кто бы мог сказать, что он видел человека более совершенного ума и более полноценной доблести» (Абу-Юсуф). «Абу-Ханифа был благочестивым, чистым, аскетичным, ученым ('алим), честным, в свое время самым знающим (ахфаз). Каж¬дый, кто знал его, говорил, что не видел более проницательного (афках), чем он» (Язид ибн Харун). «Если взвесить знание Абу-Ханифы и знания людей его времени, то он перевесил бы» (Али ибн Асым). Он был «путеводной звездой для идущего» (Давуд ат-Таи).
«Абу-Ханифа был самым красноречивым, у него был самый мелодичный голос, и он лучше всех мог объяснить свои мысли» (Абу-Юсуф). «Его одежда была лучшего пошива, он ароматно душился, его можно было узнать по благоуханию благовоний, когда он приближался и выходил из дома, до того, как увидишь его» (Мухаммад ибн Джафар). «Абу-Ханифа был прекрасен: и ликом, и бородой, и одеянием» (Абу-Нуайм) «Он был красив обликом, одеянием, ликом» (Ибн-аль-Мубарак). «Мой глаз не видел подобного ему» (Ибн-Уяйна).
Словом, «что бы о нем ни говорили, он был лучше этого» (Ибн-аль-Мубарак), ибо «женщины не способны родить равного ан-Нуману» (Ибн-Шубрума)
Пожалуй, все основные высоконравственные качества, какими обладал Абу-Ханифа, были собраны в рассказе про Харуна ар-Рашида (пятого аббасидского халифа) и ученика Имама Абу-Юсуфа. Как-то Харун ар-Рашид обратился к «судье судей»: «Опиши мне качества Абу-Ханифы». И Абу-Юсуф ответил: «Бог говорит: "Над любым его словом произнесенным - готовый наблюдатель" (50:18). В речах своих он полностью соответствовал этому. Я знал Абу-Ханифу как человека, который всецело защищался от запретного Богом, дабы оно не пришло, был очень богобоязненным и не рассуждал в религии Божьей без знания, хотел быть богопослушным, а не богоослушным, шел рядом с сильными мира сего, но не боролся за его могущество, подолгу молчал и неустанно размышлял, много знал, но не был ни болтливым, ни говорливым. Когда его спрашивали о вопросе, который ему уже был известен, он, отвечая, говорил то, что уже слышал. В других случаях он сопоставлял с истиной, которой и следовал, сохраняя себя и свою религию. Он сам зарабатывал, дабы ни от кого не зависеть. В нем не было и толики жадности, и он был далек от сплетен, говоря о каждом только хорошее». «Таковы качества праведников», - воскликнул халиф и повелел писцу записать услышанное, дабы сын халифа мог иметь в этом наставление.
Во славу обладателя столь возвышенных качеств слагали стихотворные панегирики. Многие поклонники Абу-Ханифы полагали даже, что пришествие ученого было предсказано самим Пророком. Так, аль-Хасан ибн Сулайман считал, что в хадисе «пока не проявится знание, не наступит [Судный] Час». Под «знанием» имелось в виду знание Абу-Ханифы и его толкование преданий. Дело доходило до того, что Пророку стали приписывать подобные предсказания: «В моейумме, - говорится в одном подложном хадисе, - будет человек по имени Абу-Ханифа ан-Нуман. Это - светильник (сирадж) моей уммы вплоть до Дня суда». «После меня придет человек, - говорится в другом, - по имени ан-Нуман ибн Сабит и с куньей Абу-Ханифа, его руками оживет Божья религия и моя Сунна» и др..
Итак, «всякий прославлял его, ибо Абу-Ханифа совершал непосильное для остальных, потому и множилось число его завистников и врагов».

Час присяги

Высокий авторитет Абу-Хапифы и его большая популярность в народе не могли не приковывать к себе внимания власть предержа¬щих. В особенности интерес к личности ученого проявлял второй аббасидский халиф Абу-Джафар аль-Мансур. О взаимоотноше¬ниях халифа и Абу-Ханифы сохранилось достаточно много свидетельств. Но данное изобилие не привносит желанной ясности. Вчитываясь в эти свидетельства, трудно избавиться от ощущения их внутренней противоречивости. С одной стороны, в них пока¬зывается неподкупный и непреклонный ученый, отвергающий сотрудничество с тиранической властью и не боящийся принять из ее рук страдания и даже мученическую смерть. Но с другой - в положительном свете преподносится и аль-Мансур, не обскурант и тиран, а хранитель веры и покровитель мусульманской науки. Складывается впечатление, что воспоминания оппозиционно настроенных апологетов ученого были откорректированы позднее аббасидской цензурой.
Первая официальная встреча аль-Мансура и ученого произо¬шла на присяге новому халифу.
-  Что вы думаете о том деле, который даровал мне Бог над ум-мой? Достоин ли я его? - спросил аль-Мансур собранных им уче¬ных: Малика ибн Анаса, Ибн-Абу-Зиба и Абу-Ханифу.
Люди молчали. Он спросил Ибн-Абу-Зиба:
- Что ты скажешь о том деле, коим облачил меня Бог над этой уммой - уммой Мухаммада?
-  Бог дарует царство этого мира тому, кому пожелает, - ответил он, - а царство того мира Бог дарует тому, кто ищет его у Бога и кому Он помогает. Будет близка тебе Его помощь, коль будешь богопослушен, и будет далека, коль будешь богоослушен. Поистине, халифат и помощь получившему власть бывает с согласия людей богобоязненных. Ты же и твои приспешники отошли от Божьей помощи, творя несправедливость против народа. И если будешь молить Бога о благополучии и приближаться к Нему делами праведными, то в этом и будет твое спасение!
«Мы подобрали свои одежды, - вспоминал привратник халифа Раби ибн Юнус, - испугавшись, что его кровь брызнет на нас». Однако халиф сдержал свою ярость и не стал наказывать дерзкого факиха.
- А ты что скажешь? - невозмутимо продолжил он, обращаясь к Абу-Ханифе.
- Кто советуется о своей религии, должен быть далек от гнева, - ответствовал ученый. - Если ты честен с собой, то знаешь, что через наше собрание не Божьего [довольства] желаешь. Ты желаешь, чтобы мы, большинство, говорили тебе то, что ты хочешь, убоявшись твоего меча и твоей темницы. Ты заполучил халифат, но с этим не согласились и две богобоязненные души, а халифат бывает с согласия (всех) верующих и их совета. Вот почему Абу-Бакр воздерживался от приня¬тия решений шесть месяцев, ожидая присяги жителей Йемена.
Далее выступил Малик ибн Анас и, согласно источнику, под¬твердил легитимность правления аль-Мансура. Когда ученые ушли, халиф подозвал своего привратника и велел отнести всем троим по кошельку (или: по тысяче) дирхемов, дав наказ: «Если их возьмет Малик, то отдай ему все. Если их возьмут Ибн-Абу-Зиб и Абу-Ха-нифа, то принеси мне их головы!». Как и следовало ожидать, Малик взял деньги, а Ибн-Абу-Зиб и Абу-Ханифа отказались. «Этим они спасли свои жизни!» - сказал халиф, прознав об этом.
В другом источнике мысль о том, что «Абу-Ханифа избегал при¬сягать аль-Мансуру вместе с другими факихами», сохраняется, но встреча халифа и его подданного описывается по-иному. На этот раз среди всех ученых халиф принимает лишь одного Абу-Ханифу.
-  Ты человек хитрый, но Бог видит, что ты присягнул мне ис¬кренне, от всего сердца, - сказал халиф ученому во время аудиен¬ции, видимо, помня, как вел себя тот на присяге Абу-аль-Аббасу. Но Абу-Ханифа вновь прибегнул к игре слов:
- Бог будет видеть меня, пока не грянет Час!
- Достаточно! - не стерпел аль-Мансур. Выйдя от халифа, коллеги обратились к Имаму:
- Такты обязался ему присягой до наступления [Судного] Часа?
-  Я имел этим в виду час нашей беседы, пока желание помо¬читься или испражниться или еще какая нужда не прервала ее.
Таким образом, Абу-Ханифа не одобрял халифат аль-Мансура. Видимо, вместе со многими куфийцами он симпатизировал роду Пророка как легитимным наследникам его власти, а после беспрецедентных репрессий вдвойне разочаровался в новой власти. Не совсем ясно одно: почему Имам был очень осторожен на присяге первому халифу новой династии Абу-аль-Аббасу, когда еще что-то можно было изменить, и повел себя так смело сейчас, когда аббасидский режим уже закрепился.

Рядом с властью

Народное недовольство аббасидским правлением, периодические восстания убеждали халифов в необходимости поиска до¬полнительных способов легитимации своей власти, создания по¬ложительного образа в глазах подданных. Для укрепления своего имиджа среди них распространяется практика присвоения по во¬царении на престол особого тронного титула, провозглашающего божественную поддержку их правлению, что было призвано пред¬ставить их не только светскими, но и духовными правителями. Следующим шагом стало привлечение на государственную службу богословов, наличие которых в свите халифов должно было также придать их правлению религиозный окрас.
Одним из первых кандидатов на государственную службу был Абу-Ханифа, ибо «повелители уважали его». Однако до 145/762 г. предложений такого рода со стороны Аббасидской династии ему не поступало, что позволяло Имаму вести жизнь независимого факиха. Прежде аль-Мансур, еще до того как стать халифом, советовался с Абу-Ханифой и обращался к нему за разовыми консультаци¬ями. Известный пример такого рода относится к временам, когда Аббасиды только начинали свое победоносное утверждение в Исламском мире.
После этого аль-Мансур консультировался с Абу-Ханифой, уже став халифом. Однако многие свидетельства, повествующие об этом, не вызывают полного доверия. Так, в истории о том, как халиф поссорился со своей женой, настораживает, к примеру, избыточная идеалистичность и назидательность всего рассказа, вынуждающие ограничиться выводом о возможных контактах уче¬ного и аль-Мансура.
Не лишенным той же идеалистичности выглядит повествова¬ние и о том, как аль-Мансур столкнулся с проблемой казнокрадс¬тва, недосчитавшись однажды в своей казне восьмидесяти тысяч дирхемов. В оправдание хранитель казны указал халифу на свою долю в общегосударственном имуществе. Этот аргумент озадачил правителя, который побоялся его превращения в весьма расточительный прецедент. Представляется, что аль-Мансур, «государь макиавеллевского типа», вряд ли оставил бы проворовавшегося казнокрада в живых, но здесь халиф «не хотел прибегать к давлению», и ему посоветовали обратиться за помощью к Абу-Ханифе. По распоряжению аль-Мансура ученый прибыл в правительственную резиденцию и доказал несостоятельность подобных притязаний, на радость халифу вынудив хранителя казны вернуть все присвоенные деньги.
Говорить о том, что Абу-Ханифа приглашался ко двору халифа, можно и на основе некоторых косвенных свидетельств. К ним относятся, например, описания дворцовых интриг, которые велись против ученого. По крайней мере дважды встречается упоминание о том, как в присутствии халифа Абу-Ханифе задавали провокаци¬онные вопросы, на которые он, имевший за плечами большой опыт публичных дискуссий, давал всегда безупречные в таких ситуациях ответы. Безусловно, подобные истории призваны продемонстри¬ровать удивительную находчивость величайшего Имама. Но эта ангажированность не должна служить основанием для отрицания самого факта встреч Абу-Ханифы с халифом.
Как уже говорилось выше, за правовыми консультациями к Абу-Ханифе обращались и простые люди. Активная практическая деятельность ученого не могла не вызывать раздражения и недо¬вольства официальных судей. Дело осложнялось тем, что Абу-Ханифа позволял себе критику в отношении факихов, состоявших на государственной службе. Когда он указал на шесть ошибок Ибн-Абу-Ляйлы, судьи Куфы, в рассмотренном им деле о защите чести и достоинства, тот «отправился к повелителю и пожаловался на него»:
-  О повелитель правоверных! В Куфе есть человек, который оспаривает каждое мое судебное решение, - сказал он во время аудиенции.
- Кто это? - поинтересовался халиф.
- Абу-Ханифа.
- Оспаривает правдиво или ложно?
- Правдиво.
Эти слова глубоко запали в душу аль-Мансуру, став позднее причиной высылки им ученого в Багдад, о чем потом долго сожалел Ибн-Абу-Ляйла. Возможно, именно в это время «повелитель запретил Абу-Ханифе выносить какие бы то ни было правовые ре¬шения», взяв с него клятву следовать этому запрету. Однако через некоторое время наместник Куфы Иса ибн Муса столкнулся со сложными правовыми вопросами и был вынужден обратиться за помощью к опальному ученому. Губернатора ответы Абу-Ханифы удовлетворили, и «он позволил ему проводить свои собрания».

Город мира в год войны

Следующий эпизод во взаимоотношениях Абу-Ханифы с государственной властью относится к 145/762 г. - времени, когда был заложен первый камень в основании Багдада. Следует оговориться, что это, пожалуй, самый запутанный и неясный период в биогра¬фии Имама. Прежде чем подвергнуть имеющиеся на сей счет сведения критическому разбору, ниже события будут изложены так, как они виделись биографам ученого, но с необходимыми комментариями и корректировкой очевидных неточностей.
С приходом к власти Аббасиды более десяти лет не могли обзавестись достойной резиденцией, поскольку ни один из крупных городов не подходил для этой роли: Дамаск был отвергнут как опасный из-за слишком долгой привязанности к свергнутой династии; Куфа не подходила из-за своего ненадежного населения, к тому же в значительной степени шиитского и вооруженного; крепости Хорасана, хоть и могли стать безопасным местом для новой столицы, но были слишком далеки для управления огромной державой.
После тщательного анализа ситуации халиф аль-Мансур решил воздвигнуть новую столицу на западном береги реки Тигр, где су¬ществовала развитая система сообщающихся каналов. Багдад, получивший официальное название Мадинат ас-салам - «Город мира», стал самым значимым начинанием аль-Мансура, сумевше¬го воплотить в жизнь этот грандиозный замысел.
Решение халифа о строительстве новой столицы совпало с на¬чалом восстания Алидов под руководством Мухаммада и Ибрахи-ма, являвшихся прямыми наследниками Али через его старшего сына аль-Хасана. Мухаммад быстро занял Медину, население которой в своем большинстве присягнуло ему на верность. Одна¬ко опытная хорасанская армия, в несколько раз превосходившая к тому же числом, без труда сокрушила мятежников. Ибрахиму же удалось достичь определенных успехов в Басре совсем неподалеку от Куфы, население которой еще предстояло убедить выступить против правящего тирана.
«Абу-Ханифа в дни [восстания] Ибрахима, - вспоминал ученик Имама Зуфар, - держал даже очень громкую речь в его поддержку.
- Клянусь Богом! Не будет тебе пощады, когда веревки накинут на наши шеи! - сказал я ему». Но Абу-Ханифа не изменил своих взглядов.
Более того, ученый сумел окончательно склонить уже упоминавшегося аль-Хасана ибн Кахтаба к отказу от участия в подавлении восстания. Биографы Имама пишут, что еще раньше аббасидского военачальника мучила совесть, и прежде он выяснял у Абу-Ханифы, может ли он покаяться в том, что в бытность полководцем убивал своих единоверцев. Имам ответил, что это возможно, но при условии, если впредь он не вернется к такому греху. Когда началось восстание Ибрахима и халиф аль-Мансур повелел аль-Хасану по¬давить мятеж, тот вновь пришел к Абу-Ханифе и рассказал о своем положении. «Пришло время твоего покаяния», - ответил Имам. Уже мысленно распрощавшись с жизнью, аль-Хасан отправился к аль-Мансуру и объявил о своем сепаратном решении. Халиф был в бешенстве. И лишь брат аль-Хасана, Хумайд, сумел спасти его от не¬минуемой казни.
- Кто из факихов приходил к нему? - заподозрил неладное аль-Мансур.
- Он навещал Абу-Ханифу, - ответили приближенные. «Аль-Мансур был в ярости на Абу-Ханифу, - рассказывал Абу-Юсуф, - хоть и знал о его достоинствах, ибо ему поведали, что при выступлении Ибрахима ибн Абдаллаха ибн аль-Хасана в Басре Абу-Ханифа и аль-Амаш агитировали за него в Куфе». Недоб¬рожелатели Абу-Ханифы убеждали халифа и в том, что Имам даже финансировал это восстание. Халиф пошел на хитрость. Он от имени повстанцев направляет через надежных людей обоим ученым письма. Аль-Амаш, прочитав послание, сумел не выдать себя. «Абу-Ханифа же принял послание и ответил на него», предоставив тем самым аль-Мансуру неоспоримое доказательство своей причастности к вооруженному мятежу.
Без какого-либо промедления халиф отправляет наместнику Куфы Исе ибн Мусе распоряжение выслать Абу-Ханифу в Багдад. «Утром, - продолжает Зуфар, - я отправился к нему и увидел его сидящим на мулице. Его лицо стало словно стертым», то есть «потемнело от страха», или, говоря по-русски, на нем лица не было.
Официальная версия высылки ученого - приглашение на государственную службу. «Абу-Джафар аль-Мансур выслал Абу-Ханифу из  Куфы в Багдад, чтобы назначить на должность судьи», - говорится в «Истории Багдада».
-  На сегодня, он - [самый выдающийся] ученый в мире! - отрекомендовал иракский губернатор Иса ибн Муса своего земляка, когда тот был доставлен халифу.
-  Ан-Нуман, от кого ты брал знания? - поинтересовался ха¬лиф.
- Через учеников Умара [ибн аль-Хаттаба] - от Умара, через учеников Али [ибн Абу-Талиба] - от Али, через учеников Абдаллаха |ибн Масуда] - от Абдаллаха.
-  Вах! Вах! Я лишь удостоверился в том, что хотел! Воистину, они - лучшие, чистейшие, благословенные, да благословит их Бог!
Однако ученый не польстился на комплимент халифа и отказался. Абу-Джафар поклялся, что непременно сделает [его судьей]. Абу-Ханифа же поклялся, что не станет занимать эту должность.
- Ты видел когда-нибудь, чтобы повелитель правоверных клялся? - спросил Раби [привратник халифа] Абу-Ханифу.
- Повелителю правоверных легче меня искупить свою клятву! - ответил Имам,
У халифа не оставалось выбора, и «он повелел заточить [ученого] на некоторое время в темницу».
Дальнейшие события предстают достаточно туманными. Согласно источникам, вскоре после ареста ученый умирает либо непосредственно в тюрьме, либо через некоторое время после осво¬бождения из нее. Вместе с тем подобные утверждения не могут со¬ответствовать действительности. Если Абу-Ханифа и умер через несколько дней после сделанного предложения, то только не в 145 х. - и год основания Багдада и восстания Ибрахима. Общепризнанно, что Абу-Ханифа умер в 150 х., что не отрицается теми же источниками, искажающими, таким образом, историческую хронологию.
Эта хронологическая путаница, на которую уже обращали внимание современные биографы Абу-Ханифы, вызвана, видимо, ретроспективной попыткой согласовать два очевидных и, как кажется, взаимопредполагаемых факта. С одной стороны, Абу-Ханифа поддержал антиправительственное восстание, чем впал в немилость халифа. С другой - в это же время ученому предлагают занять пост судьи и после его отказа бросают в темницу. Зная об этом, трудно удержаться от соблазна заподозрить халифа в том, что предложение судейского поста Абу-Ханифе, чье принципиальное неприятие государственной службы было общеизвестно, лишь благовидный повод свести счеты с оппозиционным факихом. Поэтому уже сам аль-Хатыб аль-Багдади усомнился в официальной версии высылки ученого: «Аль-Мансур доставил его в Багдад не для судейства, а для другого дела». Далее историк приводит известные ему сведения об участии Абу-Ханифы в восстании Ибрахима. «Аль-Мансур вызвал Абу-Ханифу в Багдад, - говорится в другом источнике, - не осмеливаясь казнить его без причины. И потому потребовал от него судейство, заранее зная, что тот откажется, и таким образом добиться этим его смерти».
Однако и такая увязка фактов, хоть и кажется более правдоподобной, допустима лишь гипотетически, ибо также не избавляет их от хронологической несогласованности. Временной разрыв между восстанием и гибелью ученого составляет пять лет. Априори вполне возможно, что все последние пять лет своей жизни Имам провел в заключении. Однако в течение этого времени Имам был участником по крайней мере одного события, подлежавшего датированию, что делает такую версию малоправдоподобной.
Идея увязать гибель Имама с восстанием Ибрахима, видимо, родилась на почве протестных настроений, питавшихся жестокостью аббасидского режима. Особенно эта идея могла культивироваться в Куфе, бывшей оплотом оппозиционных движений. Однако средне¬вековые историки дают в распоряжение исследователей материал, в свете которого Абу-Ханифа предстает не в контексте антагонизма, а, напротив, сотрудничества с главой аббасидского режима аль-Мансуром. Так, историк Ибн-аль-Асир пишет, что при строительстве Багдада халиф «поручил Абу-Ханифе считать обожженные  и необожженные кирпичи. А до этого желал, чтобы Абу-Ханифа занялся судейством и жалобами».
Случай с подсчетом кирпичей касается эпизода с возведением Багдада. Как уже было сказано, в 145/762 г. аль-Мансур приступил к беспрецедентному для тех времен строительству. Создание новой столицы должно было не только обеспечить Аббасидам удобство и безопасность, но и продемонстрировать их могущество и величие, затмить славу предшественников. Поэтому с расходами не счита¬лись. Работы, длившиеся на протяжении почти пяти лет, изъяли из казны, по самым скромным подсчетам, порядка пяти миллионов дирхемов и требовали привлечения колоссальных человеческих ресурсов. Чуть ли не сто тысяч человек было задействовано на «стройке века». С разных концов халифата в Багдад были доставлены архитекторы и мастера, зодчие и инженеры, а также образованные люди того времени, которые смогли бы и которым можно было до-верить организацию столь масштабной акции. Среди прибывших в этом качестве порой упоминаются двое: аль-Хаджжадж ибн Арта и Абу-Ханифа. Другими словами, Имам был доставлен в строящуюся столицу не как мятежник, а как нанятый менеджер.
Комментируя эту версию, М. Абу-Захра указывает, что аль-Мансур, любой ценой желавший склонить на свою сторону Абу-Ханифу, привлекает его на строительство не сразу, а после отказа Имама от судейской должности, найдя в этом решении некий компромисс. В подтверждение он цитирует Ибн-Касира: «Аль-Мансур предложил Абу-Ханифе заняться судейством и жалобами, но он отказался. Тогда [халиф] поклялся, что не снимет с него обязанности руководить строительством какого-нибудь квартала, и поведал об этом Абу-Ханифе. Тот попросил трость и стал подсчитывать не¬обожженные кирпичи, дабы этим снять клятву с халифа». Можно скептически относиться к эпизоду с клятвой халифа, но здесь важно другое: Абу-Ханифа прибыл в Багдад не по причине участия в восстании, а для выполнения порученной халифом работы. М. Абу-Захра эту идею не развивает. Однако именно она наталкивает на мысль по-иному взглянуть на события 145 х.

Дело Ибрахима

Существует ряд обстоятельств, которые обязывают критически пересмотреть свидетельства об Абу-Ханифе в период мятежа и подвергнуть сомнению не просто ряд частных деталей контекста, но и самую его сердцевину - факт его публичной поддержки вооруженного восстания Ибрахима.
Первое, что бросается в глаза, - несовместимость взглядов Имама с предполагаемым фактом агитации в пользу вооруженного восстания. Несмотря на то что Абу-Ханифе недоброжелатели инкриминировали «меч» (сейф), то есть допущение вооруженных мятежей против верховной власти, нет достаточных оснований верить этим обвинениям. Вся последующая ханафитская школа говорит о невозможности антиправительственных выступлений. «Целый век тирании лучше одного часа анархии» - примерно таков ее девиз. Подобная лояльность к властям может быть объяснена огосударствлением ханафитского мазхаба, произошедшим сразу после смерти его основателя. И все же есть все основания полагать, что ученики в этом вопросе следовали за своим учителем. «Клянусь Богом, я не знаю более великого греха среди людей кыблы, чем грех братоубийства», - писал Абу-Ханифа в письме Усману аль-Батти, подтверждая свое принципиальное неприятие кровопролитных смут. Живя в Куфе, обители раздоров, и оказываясь в самой гуще политических процессов, ему не раз приходилось убеждаться в пагубности гражданских войн. Восстания шиитов, сепаратизм хариджитов, противостояние Омейядов и Аббасидов - все это делало его последовательным сторонником мира и толерантности. Не случай но Абу-Ханифа был приверженцем идеи ирджа' - оставления наших разногласий на суд Всевышнего. Обвинять ученого в допущении братоубийственных войн - значит противоречить всей сути его учения.
Вторым основанием для сомнений может служить та хронологи¬ческая путаница в истории с высылкой ученого в Багдад, о которой говорилось выше, так как не исключено, что несогласованность повествований вызвана наличием чьей-то заинтересованной вставки.
Еще более убедительные аргументы дают средневековые исторические труды (ат-Табари, Ибн-Касира и Ибн-аль-Асира), согласно которым хронология - это не единственное, в чем путаются биографы Абу-Ханифы.
У Ибн-Касира отмечено, что после начала восстания халиф «аль-Мансур перебрался из Багдада, строительство коего онначал, в Куфу». Более подробно у Ибн-аль-Асира: «Когда стены достигли человеческо¬го роста, пришло известие о выступление Мухаммада ибн Абдаллаха, и строительство было приостановлено. Затем аль-Мансур находился в Куфе, пока не закончил войну с Мухаммадом и его братом Ибрахимом. Затем он вернулся в Багдад и завершил его строительство». Страни¬цей раньше тот же Ибн-аль-Асир сообщает, что для организации строительства Абу-Ханифа был доставлен в Багдад, о чем уже шла речь выше. В данной связи возникает вопрос: каким образом халиф аль-Мансур мог вызвать Абу-Ханифу из Куфы в Багдад, если сам халиф в этот мо¬мент был в Куфе, а Имам уже в Багдаде?
Приезд главы государства осложнил ситуацию в городе. Ат-Та-бари сообщает, что был введен комендантский час, а полутораты-сячная армия осуществляла в городе ночной патруль. Каждый, кто хотя бы подозревался в «деле Ибрахима» или симпатиях к нему, подвергался смертной казни. Единственное, в чем здесь расходятся историки, так это лишь то, где убивали потенциальных повстан¬цев: непосредственно в собственном жилище или же после того, как выведут из него. Возможно ли было в таких условиях агитировать за восстание Ибрахима, «держа даже очень громкую речь»? Конечно, нет. Из-за присутствия халифа в городе даже местный предводитель оппозиции, который уже хотел было поднять зна¬мя борьбы и в Куфе, был вынужден отказаться от своих планов. И куфийским шиитам ничего не оставалось, как отправляться в Басру, чтобы примкнуть к повстанческому движению.Неужели лишь сочувствующий повстанцам Абу-Ханифа превзошел в «деле Ибрахима» самих его активистов и организаторов?
Следующее. Ибн-Касир сообщает, что, когда Медина оказалась в руках мятежников, Малик ибн Анас вынес фетву о необходимости присягнуть Мухаммаду. «Но на наших шеях присяга аль-Мансуру!» -возразили ему. «Тогда вы действовали против своей воли. А клятва того, кто действует против своей воли, недействительна», - отве¬тил он, после чего мединцы начали присягать на верность зачина¬телю восстания. Ничего подобного не говорится об Абу-Ханифе. Почему? И тот, и другой были основателями правовых школ, достаточно заметными общественными фигурами, и оба в равной сте¬пени оказались в гуще событий, во внимание уделено только одному из них, из чего также следует заключить, что Абу-Ханифа, по крайней мере публично, не поддержал восстания.
Биографы Имама утверждают, что Абу-Ханифа беседовал с аббасидским полководцем аль-Хасаном ибн Кахтабой, окончательно склонив его отказаться от участия в подавлении мятежа. Действительно, восстание подавляли другие военачальники. По крайней мере аль-Хасан среди них не упоминается. Но сам по себе этот факт еще не аргумент в пользу невыполнения им приказа, ведь аль-Хасан мог не участвовать в этом и по другой причине: в силу своего отсутствия на тот момент в Ираке. Аль-Хасан ибн Кахтаба - доста¬точно известный полководец, принимавший участие во многих во¬енных акциях Аббасидов. Последний раз до восстания Ибрахима аль-Хасан упоминается в 139/756 г. Тогда он был отправлен заво¬евывать в византийских землях г. Саифу. «Но в этом году Саифа не стала принадлежать мусульманам из-за того, что аль-Мансур был занят делом двух сыновей Абдаллаха ибн аль-Хасана». Далее аль-Хасан ибн Кахтаба исчезает из поля зрения мусульманских историков, чтобы вновь быть упомянутым уже после подавления восстания (по Ибн-Касиру - в 146/763 г.) и опять в связи с экспансией на Византию и г. Саифу. Другими словами, в связи с начавшимися в халифате беспорядками аль-Хасан приостановил военную экспедицию и стал ожидать новых указаний халифа. Где он в ту пору находился, не уточняется. Но нельзя исключать, что аль-Хасан все это время продолжал оставаться на границе с Византией (поэтому и не упоминается, как, например, его брат Хумайд, при подавлении восстания), выполняя не менее важную роль - охрану государственных рубежей.
Есть еще одно обстоятельство, которое подвергает сомнению если не сам факт присутствия аль-Хасана в Куфе в те смутные дни, то по крайней мере его сочувствие к повстанцам. Действительно, многие симпатизировали мятежникам, без этого невозможно было бы само восстание. Но государственный служащий, тем более такого масштаба, не имеет права на подобные симпатии. Поэтому, когда наместник Басры Сальм ибн Кутайба отказался сносить по приказу халифа дома повстанцев, он был тотчас смещен со своей должности. Алъ-Хасан ибн Кахтаба, согласно биографам Абу-Ханифы, был повинен точно в таком же проступке, как и Сальма, - в невыполнении приказа. Однако он тем не менее сохраняет свою должность и продолжает как ни в чем не бывало командовать наступлением на Византию. Странно и то, что Хумайд ибн Кахтаба, по заверению биографов Абу-Ханифы, спас своего брата от казни только потому, что убедил халифа в его умопомрачении. Получается, что после восстания аль-Мансур поручает командовать войском сумасшедшему военачальнику.
На основании всего вышесказанного можно смело предположить, что Абу-Ханифа не был причастен к восстанию Ибрахима 145/762 г., хотя слухи об этом, видимо, ходили. По крайней мере есть веские основания для отрицания факта его публичной агита¬ции в пользу повстанцев.
Усомниться следует и в том, что в том же году Абу-Ханифе предлагался судейский пост. В действительности предложен¬ие стать судьей будет позднее. Атак как участие Имама в восстании и благовидное прикрытие его преследования предложением судейского поста для многих были очевидны, то в результате и возникнет хронологическая путаница.
Забегая вперед, стоит отметить, что в 150/767 г. Абу-Ханифа получит от аль-Мансура предложение стать судьей, но, отказавшись от него, впадет в немилость халифа, будет брошен в тюрьму и, возможно, даже отравлен. Если в 150 х. аль-Мансур не удержался¬ от таких жестокостей по отношению к авторитетному ученому, то почему он сдержал своей гнев в 145 х.? И ждал бы халиф целых пять лет, чтобы свести счеты с факихом-оппозиционером, имея на руках письменные доказательства его государственной измены?
Из всего вышесказанного следует, что в 145 х. Абу-Ханифа был доставлен в Багдад не по «делу Ибрахима» и не из-за судейской вакансии, а лишь для участия в строительстве новой столицы.

Восстание в Мосуле

В 148/765 г. вспыхивает еще одно восстание, на этот раз в Мосуле. Знамя борьбы поднял хариджитский идеолог Хасан ибн Муджадиль. После подавления восстания аль-Мансур решил обрушить свой карающий меч на мирных жителей Мосула, которые подозревались в поддержке мятежников, ибо, будучи шиитами, считались в составе Аббасидского халифата неблагонадежным элементом. В духе нового религиозного курса халиф собирает у себя авторитетных факихов, желая их одобрительной санкцией освятить свое решение.
-  Разве не достоверно то, - обратился он к ним, - что Пророк сказал: «Верующие должны выполнять свои обязательства»? А жи¬тели Мосула обязались не выступать против меня, но они выступили против моего наместника, что позволило мне [пролить] их кровь.
- Длань твоя, - сказал один из присутствующих, - над ними распростерта, и слово твое в отношении них принимается. Если ты помилуешь их, то имеешь на это право, а если накажешь, то за то, что они заслуживают.
- А ты что скажешь, шейх? - обрился халиф к Абу-Хаиифе. - Ужель мы не в пророческом халифате и обители спокойствия?
- Они обязались в том, на что не имеют право, - ответил Имам, - а ты обязался в том, в чем нет прав у тебя, ибо кровь мусульманина дозволительна лишь по одному из трех преступлений, [чего в данном случае нет]. А если ты возьмешь [их жизни], то возьмешь недозволительное, ибо обязательство перед Богом должно быть исполнено прежде всего.
Аль-Мансур попросил Абу-Ханифу остаться. После того как все разошлись, халиф подозвал его и сказал:
-  Шейх! Все так, как ты сказал. Возвращайся в свой город, но не выноси народу фетвы, которые порочат твоего Имама (то есть халифа) и развязывают руки мятежникам (хаваридж).
У Ибн-аль-Асира уточняется, что помимо Абу-Ханифы на встрече присутствовали Ибн-Абу-Ляйла и Ибн-Шубрума, между которыми и халифом состоялся несколько иной разговор, но с тем же содержа¬нием, после которого аль-Мансур обратился также к Абу-Ханифе:
- Я вижу, что ты молчишь, о шейх!
- О повелитель правоверных! Тебе разрешают то, чем не владеют. Неужели ты считаешь, что если женщина без брачного договора и клятвы верности разрешает интимную близость, то близость эта дозволительна?
- Нет, - ответил халиф.
- Так воздержись от жителей Мосула!
Аль-Мансур повелел Абу-Ханифе и двум его землякам вернуть¬ся в Куфу.

Радость сердца

В родном городе Абу-Ханифа продолжил вести свои занятия, Около восьмисот человек за эти годы получили у него знания. Таким количеством студентов не мог похвастать ни один из учителей фикха. Свыше девяноста его учеников известны при этом поименно. Более того, биографии почти всех из них сохранились в многочисленных средневековых справочниках, что служит неким критерием их научного уровня, а следовательно, и уровня их учителя.
За долгие годы преподавательской деятельности вокруг Имама сплотилась группа наиболее верных его последователей и наиболее любимых им учеников. «Вы радость моего сердца, - говорил он им, - и избавление от печали». Далеко не каждый мог быть зачис¬лен в эти ряды. «Наших учеников, - сказал Абу-Ханифа, - тридцать шесть. Из них двадцать восемь способны к судейству, шесть способны к вынесению фетв и двое будут воспитывать судей и муфтиев», указав при этом на Абу-Юсуфа и Зуфара.
Видным иучениками Абу-Ханифы были также Мухаммад ибн аль-Хасан аш-Шайбани, который, правда, учился у величайшего пред¬стоятеля всего лишь два года, и аль-Хасан ибн Зияд аль-Люлю. Все они по праву могут считаться основными разработчиками ханафит-ской школы. Когда Имама аш-Шафии спросили о факихах Ирака, он ответил: «Абу-Ханифа - их предводитель. Абу-Юсуф - наиболее ориентирующийся на хадисы. Мухаммад - наиболее разбирающий¬ся в правовых казусах. Зуфар наиболее проницателен в кыясе».
Также среди видных учеников Абу-Ханифы час¬то упомина¬ется Абдаллах ибн аль-Мубарак, ставший достаточно крупным и самостоятельным факихом; Давуд ат-Таи, который, напротив, несмотря на способности и открывающиеся перспективы, оставил науку и посвятил себя аскетизму.
Однако самые большие надежды великий Имам возлагал на двоих: Абу-Юсуфа и Зуфара. Он с большим наслаждением любил следить за тем, как они горячо обсуждали вопросы фикха. «Однаж¬ды, - вспоминал сын ученого, - я застал Абу-Ханифу, справа от ко¬торого был Абу-Юсуф, а слева - Зуфар, и они о чем-то спорили. Что бы ни сказал Абу-Юсуф, Зуфар опровергал его. И что бы ни сказал Зуфар, Абу-Юсуф опровергал его. Так продолжалось до полуденной молитвы. Когда же муэдзин пропел азан, Абу-Ханифа похлопал Зу¬фара по бедру и сказал: "Не желай быть главным в городе, где есть Абу-Юсуф!". Таким образом он вынес решение в пользу Абу-Юсу¬фа». Отсюда становится ясным, почему на занятиях «Зуфар сидел напротив Абу-Ханифы, а Абу-Юсуф рядом с ним»: первый был лучшим учеником Имама, в то время как последний - его правой рукой. Зуфару, который был одним из самых ранних учеников Абу-Ха¬нифы, реализовать надежды наставника в полной мере помешала его ранняя смерть: он ушел из жизни в возрасте сорока восьми лет (158/ 774 г.) - всего через восемь лет после кончины своего учителя.
Абу-Юсуфу же суждено было стать впервые в истории Ислама «Су-дьею судей» (кадый аль-кудат), то есть Верховным судьей всего халифата с правом назначать судей на местах и принимать апелляции. Это обстоятельство сделает на практике ханафитский толк государственной доктриной. Таков парадокс истории: Абу-Ханифа бежал ипогиб от влас¬ти, которая позднее будет его именем освящать свои решения. Вместе с тем некоторые исследователи раннего Ислама склонны считать, что без Абу-Юсуфа и приложенных им усилий для распространения учения Абу-Ханифы последний вряд ли достиг бы такой популярности.
Правда, Абу-Юсуф стоял на иных методологических позициях, чем Абу-Ханифа. «Судья судей» признавался (о чем говорил про него и аш-Шафии), что он в отличие от своего учителя был более склонен к опоре на хадисы. На примере его работы ар-Радд 'ала сийар аль-Ауза'и хорошо видно, насколько это методологическое различие будет выгодно для ханафитской традиции. В этом юридическом трактате Абу-Юсуф дает сравнительный анализ воззрений Абу-Ханифы и известного сирийского правоведа аль-Аузаи по вопросам, связанным с военным правом. Материал дается по такому принципу: сначала приводится мнение Абу-Ханифы, затем точка зрения аль-Аузаи и далее - комментарий самого Абу-Юсуфа. В комментариях, подкрепляя мнение своего учителя, Абу-Юсуф привлекает обширный хадисоведческий материал. Обоснованность ханафитских взглядов Сунной Пророка вселяет в него такую уверенность, что он даже позволяет себе саркастические выпады против основателя конкурирующего толка. Подобной хадисной интерполяцией Абу-Юсуф выводил ханафитский толк из-под огня искрометной критики традиционалистов. Другими словами, Абу-Юсуф стремился восполнить тот хадисный пробел в правовых построениях Абу-Ханифы, который, как уже было показано выше, вызывал много недовольства в среде факихов того времени.
Это стремление вынуждало Абу-Юсуфа обращать свой взор к другим учителям, которые смогли бы удовлетворить его научный интерес. Яркой и убедительной иллюстрацией к сказанному может служить самое знаменитое произведение Абу-Юсуфа - Китаб аль-Харадж. В этой работе содержится около 550 хадисов, приводящиеся со ссылкой на довольно широкий круг лиц-информаторов. Первым в этом списке стоит Абу-Ханифа. Однако с его слов передано лишь 33 хадиса, что составляет всего 6% общего объема. Поэтому, называя Абу-Юсуфа главным учеником Абу-Ханифы, следует четко осознавать, что он был не безликим эпигоном и безучастным проводни¬ком идей своего учителя, но вполне самостоятельным факихом.
Свою самостоятельность осознавал и сам Абу-Юсуф, что поро¬дило в нем, как некогда в Абу-Ханифе, ощущение неудовлетворен¬ности своей второстепенной ролью. Но в отличие от наставника Абу-Юсуф не сумел победить в себе самолюбие и амбиции: он по¬шел на разрыв отношений с Абу-Ханифой и основал собственный правовой кружок. Проступок стоил ему немалого позора, ибо Абу-Ханифа преподнес поучительный урок самоуверенному ученому, преждевременно пожелавшему стать независимым факихом.
В целом же отношения величайшего предстоятеля со своим лучшим учеником были наполнены уважением и любовью. Абу-Ханифа прекрасно понимал, что рано или поздно Абу-Юсуф должен будет занять его место, и потому старался подготовить его к этой ответственной миссии. «Принимай своих учеников, - говорил он ему на будущее, - так, будто бы каждого из них считаешь своим родным сыном, дабы усилилось их стремление к знанию». Поэто¬му, уже став судьей, Абу-Юсуф в конце каждой молитвы молился не только за своих родителей, но и за своего учителя Абу-Ханифу.
Однако, изучив мусульманское право в мельчайших деталях, Абу-Юсуф не смог превзойти учителя в нравственном отношении. Как бы в пику своему наставнику «Судья судей» встал на путь сотрудничества с властью. «Ты устремишься к мирскому, - предска¬зывал Абу-Ханифа его судьбу, - а оно устремится к тебе». Как известно, предсказания в уста великих вкладываются уже после свершившегося факта: в то время как Абу-Ханифа всю жизнь преследовался и в итоге погиб за свой отказ сотрудничать с тираническим режимом, Абу-Юсуф будет уживаться и состоять на службе у трех (!) халифов. Их неизменную благосклонность «он заслужил необычайной изворотливостью, проявлявшейся в том, что свою обширную эрудицию в мусульманском праве он использовал для оправдания любых действий носителей верховной власти». Юридические уловки Абу-Юсуфа станут почти нарицательными, а его самого сделают даже персонажем двух средневековых анекдотов в «Тысяче и одной ночи».
Говоря об учениках великого Имама, важно отметить то обстоятельство, что Абу-Ханифа не оставил ни одного правового труда. Его взгляды в области фикха известны преимущественно по работам учеников: Абу-Юсуфа, Мухаммада и аль-Хасана, что делает их незаменимым источником воззрений самого Абу-Ханифы.

С ним ушло много знания...

Тем временем пятилетнее напряжение - строительство Багда¬да - подходило к своему завершению. В этот же год халиф пригла¬шает Абу-Ханифу в столицу занять пост судьи. Ученый отказывает¬ся от второго в его жизни предложения стать судьей. «Абу-Джафар  пригласил Абу-Ханифу на судейство, но тот отказался и был брошен в темницу». Через некоторое время халиф вызволил его из тюрьмы и повторно сделал свое предложение, однако Абу-Ханифа и на сей раз отказался и снова был лишен свободы.
- Побойся Бога! - говорил Имам халифу. - И доверяй лишь тем, кто страшится Его. Ей-богу! Даже когда ты доволен, я не чувствую себя в безопасности. Как же я буду чувствовать себя в безопасности, когда ты будешь в гневе? Если мое решение будет принято против тебя и ты пригрозишь утопить меня в Евфрате, если я не изменю решение, то я предпочту быть утопленным! К тому же твоя свита нуждается в том, кто будет ублажать их перед тобой. Я не пригоден для этого.
- Лжешь, пригоден!
- Вот ты и сам постановил за меня. Как же ты можешь назначать и доверять судье, когда он - лжец?!
«К судейству пригоден лишь тот, чье усердие может осудить тебя, твоего сына и твоих полководцев, - говорил также Имам. - Во мне же нет такого усердия. Ты приглашаешь меня на то, от чего отворачивается моя душа и в чем я буду перечить тебе». Также ученый говорил, что вряд ли арабам понравится, если их судьбу будет вершить кто-то из мавали.
По некоторым сведениям, аль-Мансур, как в свое время и Ибн-Хубайра, велел наказать Абу-Ханифу ста десятью ударами плетью - по десять плетей каждый день, после чего выпустил ученого из темницы, требуя, чтобы он занялся решением правовых казусов. Халиф даже подсылал к нему людей с вопросами, но ученый никому не давал никаких ответов, за что был снова брошен в темницу.
В заключени и Абу-Хан ифа всячески подчеркивал свою независимость от халифа и отказывался от пожалованной ему еды. Он послал сыну весточку. «Сынок, в месяц я трачу два дирхема, - говорилось в ней, - половину на савик, половину на хлеб. Я нахожусь под стражей. Поспеши мне выслать их!». Таким образом, «в силу своего искреннего благочестия, - отмечается у аль-Макки, - Абу-Ханифа отказывался от еды, которую присыл ал ему халиф, и просил, чтобы еду ему присылали из Куфы».
Есть версия (источник которой, правда, аль-Хатыб аль-Багдади считает ненадежным), что при угрозе аль-Мансура телесным бичеванием измученный старец не выдержал и согласился занять пост судьи. За два дня Абу-Ханифа никем не был востребован в своем новом качестве. А на третий день к нему пришел литейщик меди со своим должником, уклонявшимся от выплаты долга. Абу-Ханифа призвал должника к совести и обязал вернуть соответствующую сумму. «Через два дня Абу-Ханифа почувствовал себя плохо, проболел шесть дней и умер».
Еще до смерти Абу-Ханифы аль-Мансур распоряжается передать ученому десять тысяч дирхемов. Тот искал совета у близких, как лучше отказаться от них, ибо «Абу-Ханифа не был согласен на это. В тот день, когда должны были доставить деньги, он совершил утренний намаз, закутался в свое одеяние и не разговаривал. Пришел посыльный аль-Хасана ибн Кахтабы с деньгами, вошел, заговорил с Абу-Ханифой. Тот ничего не ответил, а затем сказал: "Кто явился к нам, то пусть ничего не говорит, пока мы сами не заговорим с ним. - И потом добавил: - Положите деньги в мешок, что в углу"». После ухода посыльного Абу-Ханифа оставил сыну свое завещание: «"Когда я умру и меня похоронят, возьми эти десять тысяч дирхемов, ступай к аль-Хасану ибн Кахтабе и скажи ему: "Это то, что ты оставил на хранение у Абу-Ханифы"». Впоследствии сын вернул эти деньги, а также отнес в суд вещи, хранимые у отца, хозяева которых были в отъезде, дабы душа Абу-Ханифы была спокойна.
Всего же в Багдаде «Абу-Ханифа прожил пятнадцать дней, после чего заболел и умер». Согласно некоторым источникам, аль-Мансур, выпустив ученого из темницы, запретил ему проводить свои занятия, встречаться с людьми и вообще выходить из дома. Однако «многие считают достоверным то, что он умер, будучи в темнице». «Я был в Багдаде, - рассказывал Давуд ибн Рашид, - когда наказывали Имама, чтобы он занял пост судьи. Каждый день его выводили и бичевали десятью плетьми, наложив в итоге на него сто десять плетей. "Прими судейство!" - говорили ему. "Я не пригоден", - отвечал он. Когда же бичевание продолжилось, он тихо взмолился: "Боже! Своим всемогуществом отдали от меня их зло!" И когда он [снова] отказался [стать судьей], ему подбросили яд и умерт-вили его». «Когда он предстал перед аль-Мансуром, тот попросил для него савика и повелел выпить его. Абу-Ханифа отказался. "Ты непременно выпьешь его!" - воскликнул халиф. Но тот отказался. Его заставили выпить. А затем Абу-Ханифа поспешно встал. "Куда?" - спросил аль-Мансур. "Туда, куда ты послал меня!" - ответил он. Его отвели в темницу. И он умер в темнице». Так «потух свет жителей Куфы, равный которому они не увидят больше никогда!».
В Багдаде ожидали столь печальную развязку этой драмы. На следующее утро собралось около пяти тысяч человек, ожидавших известий об Абу-Ханифе. Кто-то сказал: «Вчера я видел то, что ви¬дит спящий. Некий человек взобрался на минарет и воззвал: "Люди! Этой ночью умрет один факих, коему суждено попасть в Рай!". Когда мы встретили утро, не умер никто, кроме Абу-Ханифы!». Народ раз-рыдался, а Мукатиль воскликнул: «Все мы от Бога, к Нему и возвращаемся! Погиб тот, кто дал облегчения для уммы Мухаммада!».
Смерть величайшего предстоятеля стала огромным горем для всех мусульман, кому посчастливилось знать его и общаться с ним. Весть о его кончине быстро распространилась по Багдаду. Со сле¬зами на глазах читал свой некролог поэт:
Ушло знание (аль-фикх). Нет теперь у вас знания!
Бойтесь Бога! И идите по его стопам!
Умер ан-Нуман, кто же теперь
Оживит ночь, когда накроет занавес?!
Все улицы Багдада были заполнены похоронной процессией, люди прощались с великим факихом. «В день смерти Абу-Ханифы над ним молились шесть раз из-за большой толкотни». «Мы смогли, - вспомним один из очевидцев, - похоронить его лишь на исходе дня ('аср)», ведь проститься с ученым пришли пятьдесят тысяч человек или даже более, «словно их оповестили о его смерти». И потом еще двадцать дней поток людей шел к могиле Абу-Ханифы, дабы прочитать над ним заупокойную молитву. Среди этих паломников, говорят, был даже халиф аль-Мансур, человек, повинный в смерти ученого.
Не желая быть погребенным в земле, незаконно присвоенной халифом, Абу-Хаиифа завещал похоронить себя с восточной сторо¬ны кладбища Хайзуран, поскольку его территория была «благой», свободной от захватнических вероломств аль-Мансура. По крайней мере о таком завещании говорили в народе. Прослышав об этом, аль-Мансур воскликнул: «Кто же меня оправдает перед Абу-Хани-фой, живым или мертвым?!».
При Сельджукидах над могилой Абу-Ханифы был сооружен мав¬золей - большой купол с пристроенным медресе, - который затем был богато украшен османскими правителями, признавшими хана-фитский толк официальной правовой доктриной.
«Абу-Ханифа был преемником ушедших, - говорил лучший его ученик Абу-Юсуф, - но для него самого, ей-богу, на всей земле не смог найтись преемник». «Да пребудет над ним милость Божья! С ним ушло много знания...» «Да напоит его Бог в усыпальнице лив¬нями [Своей] милости и довольства. И да поселит его в наивысочай¬шем саду Рая!»

Рассказы

Несколько слов о рассказах

Средневековые биографии Абу-Ханифы значительной частью состоят из историй про величайшего предстоятеля. Все эти истории крайне поучительны и преследуют, как правило, апологетические цели. Они имеют огромную историческую ценность, так как в них отражены представления мусульман о своем прославленном учителе, по сей день остающемся для своих единоверцев непревзойденным эталоном учености и праведности.
В настоящей работе приводится значительная часть таких историй, собранных из разных источников. Для удобства чтения повествование разбито на главы. Центральной темой первой главы служит тема науки, знания и обучения, Во второй приводятся диспуты и диалоги Имама на богословские темы. В третьей рассказывается о его взаимоотношениях с другими факихами. В четвертой излагаются примеры удивительной находчивости Абу-Ханифы и его глубоких познаний в области фикха. Пятая глава посвящена взаимоотношениям Имама с властью. В шестой и седьмой главах повествуется соответственно о добрых делах факиха и его личных качествах. Впрочем, подобная систематизация материала весьма условна, ибо одна и та же история могла одновременно преследовать разные цели.
Насколько правдивы эти истории - вопрос проблематичный. Вне сомнений, многие из них основаны на исторических фактах, но в отношении некоторых можно предположить, что они рассчитаны на весьма доверчивую публику, как, например, история про сиамских близнецов (см. с. 151). Но как бы то ни было, в этих рассказах перед нами предстает средневековый портрет Имама Абу-Ханифы, его тщательно хранимый образ, бережно передаваемый последователями на протяжении веков.
Истории преимущественно приводятся в близком оригиналу переводе, а порой - в адаптированном изложении.

О науке и знании, праве и обучении

Как Абу-Ханифа приобрел знания

Когда Имама Абу-Ханифу спросили: «Как ты приобрел знания?» - он ответил: «Благодаря восхвалению и благодарности. Всякий раз, когда мои знания приумножались, я воздавал хвалу Богу и благодарил Его, и Он еще больше приумножал их».

Нехороший петух

Абу-Ханифа с другими учениками проводил вечера в доме своего учителя Хаммада ибн Абу-Сулаймана. У Хаммада был петух, который кукарекал с наступлением ночи. Для Хаммада и его учеников кукарекание петуха стало определенным сигналом к окончанию времени занятий. И вот однажды, когда петух закукарекал, а Хам-мад встал и закончил урок, Абу-Ханифа не выдержал и воскликнул: «Ну что же ты за петух?! Да обезобразит тебя Бог: ты прервал наше занятие! Худший из петухов тот, который кукарекает с наступлением ночи!».

Что помогает выучить фикх

Однажды Абу-Ханифу спросили:
- Что помогает выучить фикх?
- Полная сосредоточенность, - ответил он.
- А что помогает сосредоточиться?
- Отвлеченность от привязанностей.
- А что помогает отвлечься от этого?
- Пользоваться всем по потребности. Не более.

Всегда нужен учитель

Кто-то сказал Абу-Ханифе, что в мечети круг собравшихся обсуждает вопросы фикха.
- А у них есть предводитель? - спросил Имам.
- Нет, - ответили ему.
 - Тогда они никогда не научатся фикху! - вынес свой вердикт ученый. - Ибо они могут допустить ошибку, но не узнают о ней и будут идти против истины, думая, что поступают правильно.

Из изречений Абу-Ханифы

Деяния определяются знанием, подобно тому, как зрением руководствуются части тела. Гораздо полезнее знать и делать мало, чем быть невеждой и делать много. Это подобно тому, что в пустыне лучше иметь необходимый запас и знать дорогу, нежели в неведении плестись с огромным багажом.
Я узрел, что грехи - это унижение. Смело оставил их - и они стали благочестием.
Терпит убыток тот, кого знание не удерживает от запрещенного Богом.
Если в горнем и дольнем мирах неученые - угодники Божий, то у Бога нет угодника.
Если хочешь решить мирскую проблему, то не ешь [много], пока не решишь ее, ибо объедание замутняет разум.
Если судья преднамеренно вершит несправедливость, то его решение не имеет силы. Снимут его с должности или нет, он отстранен от нее в силу своей испорченности.
Не разговаривай о фикхе с тем, кто не хочет этого, ибо обременишь своего собеседника. И не повторяй сказанное тому, кто перебивает тебя, ибо он мало любит науку ('илъм)!
Кто стремится к знаниям ради мирского, тот лишается своей благодати (барака), не запечатлевая [знание] в сердце. А кто изучает науку ради религии, становится благостным в знании, запечатлевая его в сердце, и приносит своим знанием пользу другим.

Лучшие слова

Однажды после утренней молитвы Абу-Ханифе был задан вопрос, и он ответил на него. Кто-то из присутствующих в мечети вознегодовал.
- А разве в это время разговоры, кроме как о благом, не порицаются? - спросил он, напоминая о предписании проводить утро в молитвенном богомыслии.
-  А что может быть более благим, чем то, когда ты говоришь: это дозволенное, а это запретное? Восхваляй [в это время Бога и отучай людей от греховного! Когда закончилась в сумке провизия, тогда проголодался ее хозяин.

Шумные студенты

Как-то раз видный ученый Суфьян ибн Уяйна, проходивший мимо мечети, где находился Абу-Ханифа со своими учениками, услышал громкие голоса и сказал:
- Абу-Ханифа, это мечеть, и здесь не следует повышать свой голос.
- Оставь их, ибо иначе им фикх не постичь.

«Неуважение» к шейху

Аль-Джурджани рассказывал: «Был я на занятии Абу-Ханифы с его учениками. И вот пришел один юноша и задал ему вопрос. Имам ответил на него. "Ты ошибся, Абу-Ханифа!" - сказал юноша и замолчал. Затем снова задал вопрос и после ответа вновь сказал: "Ты ошибся, Абу-Ханифа!". Тогда я сказал тем его ученикам, которые были вокруг него: "Боже свят! Вы не уважаете и не почитаете этого шейха! К нему приходит какой-то отрок, говорит, что он ошибся, а вы молчите!". Абу-Ханифа повернулся ко мне и сказал: "Оставь их! Я сам приучил их к этому!"».

Когда не следует задавать вопросы

Один ученик Имама рассказывал, что Абу-Ханифа как-то сказал ему: «Не спрашивайте меня о делах религии, когда я иду. Не спрашивайте, когда я разговариваю с людьми. Не спрашивайте, когда я стою. Не спрашивайте, когда я прислонился к чему-либо. Поистине, в эти моменты разум человека не может сконцентрироваться».
«Однажды в хадже, - продолжил он свой рассказ, - я вышел и последовал за ним. Со мною была тетрадь, и мне очень сильно захотелось задать ему вопрос, когда он шел по дороге. Шагая, я помечал все то, что он говорил. Наутро собрались его ученики и задали ему такие же вопросы, и Абу-Ханифа изменил свои ответ! Тогда я указал ему на различия в его ответах. "Разве я не запретил задавать вопросы, - ответил он, - и просить свидетельства о Божьей религии, кроме как в то время, когда может собраться разум?"».

Знанию присуще достоинство

Имам Абд-аль-Азиз ибн Муслим рассказывал: в свое время я встретил в Мине Абу-Ханифу, поприветствовал его и попросил передать мне тот хадис, где говорится о коровьем молоке. «Боже свят! - воскликнул он, услышав мои слова. - Стремление заставляет их пренебрегать приличиями! Знанию присущи достоинство и величие, но стремящийся к знанию не умеет себя вести! Подожди с тем, что тебе нужно, до завтра». На следующий день я пришел слишком рано, и он снова ничего не передал мне, а потом я занялся чем-то другим, так и не услышав этот хадис.

Верный ученик

Абу-Юсуф рассказывал, что, когда у него умер сын, он поручил заниматься его похоронами своим родственникам и соседям, боясь пропустить хотя бы один день занятий с Абу-Ханифой.

Пусть оплакивает себя тот, кто не хочет учиться

Когда Абу-Юсуф однажды заболел, Абу-Ханифа сказал: «Если умрет этот юноша, то на земле не за кем будет следовать». После таких слов мнение Абу-Юсуфа о себе возросло, и к нему стали наведываться знатные особы, он решил проводить собственные правовые собрания и стал меньше посещать занятия Абу-Ханифы. Имам спросил у своих учеников, что с ним случилось, и ему обо всем рассказали. Тогда Абу-Ханифа поручил одному из них отправиться к Абу-Юсуфу и задать такой вопрос: «Что ты скажешь о человеке, который отдал за один дирхем белильщику тканей одеяние с тем, чтобы тот побелил его, но когда он через несколько дней пришел к нему забрать платье, белильщик сказал: "У меня нет ничего твоего!" и стал препираться. Затем владелец одеяния снова пришел к нему, и тот отдал ему побеленное одеяние. Следует ли заплатить в таком случае? Если скажет: "Следует", ответь: "Ты ошибся!"; если скажет: "Не следует", ответь: "Ты ошибся!"».
Студент оправился к Абу-Юсуфу и задал ему указанный вопрос.
- Следует, - ответил на него самоуверенный ученый.
- Ты ошибся! - парировал посыльный.
Абу-Юсуф на час погрузился в размышления и потом сказал:
- Не следует.
- Ты ошибся! - снова повторил тайный агент Имама.
Еще через час размышлений Абу-Юсуф встал и отправился к своему учителю.
- Тебя привел не иначе как вопрос о белилыцике тканей! - подтрунивал Абу-Ханифа.
- Да, - ответил Абу-Юсуф.
- Боже свят! Кто ж дает фетвы людям и проводит занятия, рассуждая о Божьей религии, а его уровень таков, что он не может толком ответить на один вопрос о денежных вознаграждениях!
- Абу-Ханифа, научи меня!
-  Если он побелил одеяние после того, как присвоил его, то ему не следует платить, ибо он белил для себя. А если он побелил одеяние до того, как присвоил его, то ему заплатить следует, ибо он белил для заказчика, - объяснил Абу-Ханифа, а затем добавил: - Кто думает, что ему уже не нужно учиться, пусть оплакивает себя!

Сушить незрелый виноград

Подругой версии, когда Абу-Юсуф стал проводить собственные занятия, даже не поставив в известность об этом учителя, Абу-Ха-нифа послал к нему человека с пятью вопросами. Первый также касался белильшика тканей.
- Вступление в намаз - это фард или сунна! - таков был второй вопрос.
- Фард, - ответил Абу-Юсуф.
- Ты ошибся!
- Сунна.
- Ты ошибся!
Абу-Юсуф был изумлен. Но посыльный не стал тянуть.  - И то и другое, ибо такбир есть фард, а поднятие рук есть сунна, сказал он и задал третий вопрос:
- Птица упала в котел на огне, где было мясо и бульон. Их можно будет употреблять или нет?
- Можно, - ответил Абу-Юсуф.
- Ты ошибся!
- Нельзя, - снова изменил мнение Абу-Юсуф, но опять оказался неправ.
-  Если мясо сварилось до падения птицы, то его, трижды промыв, можно есть, а бульон следует вылить. Если нет, то выбросить следует все, - объяснил посыльный и задал четвертый вопрос:
-  Мусульманин был женат на зимми, которая умерла, будучи беременной от него; на каком же кладбище ее следует хоронить?
- На мусульманском.
- Ты ошибся!
- На кладбище зиммиев, - сказал Абу-Юсуф, но снова услышал, что он неправ, чем был сильно удивлен.
-  На иудейском, ибо они направляют свои могилы в сторону кыблы; однако ее следует развернуть лицом от кыблы, ибо ребенок чреве направлен лицом к спине матери, - объяснил посыльный и задал последний вопрос:
- Родившая рабыня выходит замуж без разрешения своего хозяина, так следует ли ей после [смерти] хозяина выжидать срок?
- Следует, - сказал Абу-Юсуф и снова оказался неправ.
- Если муж имел с ней близость, то не следует, в противном случае следует, - закончил свою миссию человек Абу-Ханифы.
Абу-Юсуф осознал ограниченность своих познаний. Вернувшись к учителю, он сознался в поспешности своего решения:
- Я сушил незрелый виноград наподобие того, кто берет плату за еще не выполненный труд.

Увлеченные факихи

Однажды ученик Абу-Ханифы Зуфар ибн аль-Хузайл заговорил с Имамом о каком-то правовом вопросе, когда тот выходил из мечети после ночной молитвы, держа в руке свои сандалии. Между ними началось обсуждение, перешедшее в научную дискуссию, которая длилась до тех пор, пока не зазвучал призыв на утреннюю молитву, а они за это время далее и не присели. Учитель и ученик вернулись в мечеть и продолжили обсуждение своего вопроса, длившееся, пока Зуфар не согласился с мнением Абу-Ханифы.

Цена урока

Когда сын Абу-Ханифы научился хорошо читать суру «аль-Фа-тиха», Имам в знак благодарности отправил его учителю огромные деньги - целых пятьсот дирхемов.
- За что мне прислали это? - удивился чтец Корана.
Тогда сам Абу-Ханифа пришел к нему и, извинившись, сказал:
- Не считай малым то, чему ты научил моего сына, ибо, клянусь Богом, если бы мы имели больше, то отдали бы тебе из-за почтения к Корану!

Польза от уроков Абу-Ханифы

Один из учеников Абу-Ханифы как-то признался:
- По Вашим урокам я составил книгу для одного человека, а он
подарил мне четыре тысячи дирхемов.
-   Если вы так извлекаете пользу из моих уроков, что ж, дерзайте!

Побойся Бога!

Как-то раз Имам вел спор с одним человеком. В ходе дискуссии его оппонент воскликнул:
- Побойся Бога!
Услышав эти слова, Имам помрачнел, задрожал, опустил голову и сказал:
- Брат мой, да воздаст тебе Бог благом! Больше всего люди нуждаются в том, кто напоминал бы им о Боге в такие моменты, когда они восхищаются собой, говоря о знании; чтобы они совершали свои дела ради Бога. Знай, что когда бы ни говорил я о том, что касается знания, я всегда помнил о том, что Бог потребует у меня ответа, и всегда стремился к спасению.

Я не факих

Однажды на рынок Куфы пришел некий человек и спросил:
- Где находится лавка факиха Абу-Ханифы?
- Он не факих, - ответил сам Имам. - Он один из тех, кто выносит правовые решения согласно своим обязанностям.

Знание ради Бога

-  Не было для меня, - вспоминал Абу-Ханифа, - тяжелее того горя, которое испытала моя мать, когда меня бичевали.
-  Ан-Нуман, знание, которое привело тебя к этому, достойно того, чтобы от него бежать! - сказала она мне.
- Я приобрел это знание ради Бога, а не ради мира сего.

Богословские дискуссии и диалоги

Смышленый юноша

Однажды правитель Византии отправил в Багдад человека с тремя вызовами для мусульман. Когда византийский посланник достиг города, он оповестил халифа о том, что у него есть три вопроса, которые он хочет задать мусульманам.
Халиф собрал всех ученых мужей города. Византийский посланник, взобравшись на возвышение, воззвал: «Я пришел с тремя вопросами. Если вы ответите на них, я оставлю вам много богатств, привезенных мною от императора Византии». После чего озвучил свои вопросы: «Что было до Бога?», «В какую сторону Он смотрит?» и «Что Он сейчас делает?».
Собравшиеся мусульманские ученые молчали, не найдя, что ответить на эти непростые вопросы. Однако на этом собрании присутствовал человек, пришедший посмотреть на диспут, со своим молодым сыном. «Отец! Я отвечу ему и заставлю его замолчать!» - воскликнул юноша. Юноша спросил разрешение у халифа отвечать на вопросы и получил его одобрение.
- Что было до Бога? - повторил свой первый вопрос византиец, обратившись к молодому мусульманину.
- Вы умеете считать? - переспросил юноша.
- Да, - ответил византиец.
- Тогда начните обратный отсчет с десяти.
Византиец стал считать от десяти в обратном порядке и, дойдя до одного, остановился.
- А что перед единицей? - спросил юноша.
-  Перед единицей нет чисел! - ответил он.
-  Если очевидно, что нет ничего перед арифметической единицей, то как вы можете ожидать, что было что-то до Единственного, Который есть абсолютная Истина, Извечный, Первый и Последний, Явный и Сокрытый?
Византиец был удивлен этим ответом, который ему нечем было оспорить. И тогда он задал второй вопрос:
- Скажи мне, куда смотрит Бог?
- Принесите свечу и зажгите ее,- парировал юноша, - и скажите мне, куда направлено пламя.
-  Но пламя лишь свет. Он распространяется в каждую из четырех сторон света: на север, на юг, на запад и на восток. Он не направлен в какую-нибудь одну сторону!
-  Так если физический свет, - воскликнул юноша, - распространяется во всех четырех направлениях и вы не можете мне сказать, куда он направлен, тогда что вы ожидаете от «Света небес и земли» (24:35)?! Бог смотрит во всех направлениях и в одно и то же время!
Византийский посланец был еще больше поражен тем, что молодой человек отвечает на его вопросы так, что он не может опровергнуть его слова. И тогда с отчаянием он решил задать последний вопрос. Но юноша опередил его:
-  Подождите! - сказал он. - Вы задаете вопросы, а я на них отвечаю. Было бы справедливо, если вы спуститесь туда, где стою я, а я поднимусь туда, где сейчас стоите вы, чтобы люди слышали ответы также четко, как и вопросы.
Византиец согласился и спустился со своего возвышения, на которое взошел его оппонент.
- Скажи мне, что сейчас делает Бог? - задал свой вопрос римский посланец.
- Сейчас Бог низверг лжеца и насмешника над Исламом! - торжествовал юноша. - А уверовавшего в единственность Бога Он возвысил, установив Истину! «Молят его те, кто в небесах и на земле; каждый день Он за делом» (55:29).
Византийцу ничего не оставалось, кроме как уехать обратно в свою страну. А мальчик впоследствии стал одним из ученых Ислама - Абу-Ханифой.

Айша без махрама

Абу-Ханифе поведали слова аль-Арзами о том, что Айша была в пути с не-махрамом. Махрам - это ближайший родственник (сын, брат, отец и т. д.) женщины, с которым она имеет право оставаться наедине. Поэтому, вне всяких сомнений, речь шла о том, чтобы опорочить доброе имя супруги Пророка. Как добропорядочный  мусульманин Абу-Ханифа был, конечно же, возмущен подобными домыслами, но ему как ученому надлежало опровергнуть их, найдя безупречные аргументы правоты Айши. «Аль-Арзами не знает, о чем говорит! - отреагировал Абу-Ханифа. - Айша была матерью всех правоверных. Стало быть, каждый и есть ее махрам».

Усман - не иудей

В Куфе некий человек, по всей вероятности, крайний шиит, решил опорочить доброе имя Усмана ибн Аффана, назвав его иудеем. Прознав об этом, Абу-Ханифа немедля отправился к хулителю.
- Я пришел сосватать твою дочь, - обратился он к нему, желая как можно быстрее угомонить сквернослова.
- За кого?
-  За одного благородного человека, богатого, знающего наизусть Божью Книгу, щедрого, того, кто ночь проводит в молитвенном поклоне и много плачет от богобоязненности...
- Абу-Ханифа, этого уже достаточно!
- Но я описываю лишь качества.
- Чьи же?
- Иудейские.
- Боже свят! Ты что же, хочешь, чтобы моя дочь вышла замуж за иудея?
- А ты не выдашь? -Нет!
- А вот Пророк выдал за «иудея» двух своих дочерей!
- Боже, прости меня! Я каюсь пред Тобой, - воскликнул тот.

Кто самый сильный?

Один рафидит спросил Абу-Ханифу: «Кто самый сильный человек?». «По-нашему, самый сильный человек - Али, ибо, узнав о праве Абу-Бакра, уступил ему халифат. По-вашему же - Абу-Бакр, который якобы силой отнял халифат у Али, а тот не смог отнять власть у него». Ответ поставил рафидита в тупик.

Политический осел

В переулке, где жил Имам, жил также один мельник, который был ярым шиитом. Не без издевательства над суннитами этот мельник называл своих ослов Абу-Бакром и Умаром в «честь» халифов, легитимность правления которых шииты отрицали. Один из ослов лягнул мельника так сильно, что тот умер. «Это, должно быть, сделал осел, которого он называл Умаром», - сказал Имам, услышав о случившемся. Так оно и оказалось на самом деле.

Абу-Ханифа меняет мнение о шиитах

Величайший предстоятель рассказывал:
Прибыв в Медину, я направился к Абу-Джафару Мухаммаду ибн Али.
- Эй, брат иракцев! - обратился он ко мне. - Ужель ты не подсядешь к нам?
Я сел рядом с ним и сказал:
- Да исправит тебя Бог! Что ты говоришь об Абу-Бакре и Умарс?
- Да пребудет милость Божья над Абу-Бакром и Умаром, - ответил он.
- У нас в Ираке говорят, что ты отрекаешься от них!
- Боже упаси! Лгут! Клянусь Господом Каабы! Неужели ты не знаешь, что Али выдал замуж свою с Фатымой дочь, Умм-Куль-сум, за Умара ибн аль-Хаттаба?! А ты хоть знаешь, кто она? Ее бабушка - Хадиджа, госпожа обитательниц рая. Ее дед - Божий посланник, печать пророков, предводитель посланников и посланник Господа миров. Ее мать - Фатыма, госпожа женщин мира. Ее братья - Хасан и Хусейн, предводители молодежи в раю. Ее отец - Али ибн Абу-Талиб, благороднейший человек. Если бы Умар был ее недостоин, то Али не выдал бы ее за него замуж.
- Об этом надо бы написать им! Ведь я ошибался в отношении Вас!
- Они не станут верить написанному. Даже ты воспротивился, когда я напрямую сказал тебе: «Ужель ты не подсядешь к нам?»! А как же они поверят написанному?

Почтение к роду Пророка

Однажды Абу-Ханифа проводил занятия, не заметив, что перед ним стоит сам Джафар ас-Садик, потомок Пророка. Опом нившись, Абу-Ханифа тотчас встал и стал извиняться:
-  О сын Божьего посланника! Если бы я с самого начала заметил, что Вы стоите, то Бог не увидел бы меня сидящим перед Вами, стоящими!
- Садись, Абу-Ханифа! Этим я подражаю своим отцам! - сказал Джафар.

Ненужное знание

Абу-Ханифу спросили о битве при Сиффине, когда на поле брани сошлись друг против друга сподвижники Пророка. «Пред Богом, - ответил он, - мне боязно задаваться вопросом, о котором был спрошен. Ибо если спрашивающий умолчал бы о нем, то я сам не спросил бы об этом, но лишь о том, что предписано мне. Этим в первую очередь и надлежит заниматься». Ученикам же Имам говорил: «Если через знание вы стремитесь к благому, то воздерживайтесь от суждений [по поводу разногласий сподвижни ков Пророка]». Также он любил повторять: «Я удивляюсь людям, которые говорят разные домыслы и действуют в соответствии с ними. Бог же говорит Своему Пророку: "И не следуй за тем, о чем у тебя нет знания"» (17:36).

Мы ищем убежища

Когда хариджиты вторглись в Куфуш, Абу-Ханифа вел в мечети свои занятия. «Не расходитесь!» - сказал он своим ученикам. Пришли хариджиты, встали над ними и спросили:
- Кто вы?
-  Мы, - ответил Абу-Ханифа, - те, кто ищет убежища у Всемогущего и Великого Бога, который говорит: «А если кто-нибудь из многобожников попросит у тебя убежища, то приюти его, дабы он слышал Божьи слова. А затем отведи его в безопасное для него место» (9:6).
-  Не трогайте их! - сказали хариджиты. - Читайте им Коран и отведите их в безопасное для них место.

Спор с хариджитами

Хариджиты утверждали, что совершение «великого греха» ввергает человека в состояние неверия. Когда несколько представителей этого движения предстали перед Абу-Ханифой, они сказали:
-  Вот две похоронные носилки у дверей мечети. В одних лежит некий муж, который напивался до хрипоты и умер от этого. В других - женщина, понесшая от блуда и сгубившая свою душу, дабы это не было предано огласке.
- К какой религии относятся они? К иудейской? - спросил Абу-Ханифа.
- Нет, - отвечали хариджиты.
- Или к христианской? -Нет.
- А может, к зороастрийской?
- Нет.
-  К какой же тогда?
-  К той религии, в которой свидетельствуют, что нет божества, кроме Бога, и что Мухаммад - Его раб и посланник.
-  В таком случае скажите мне об этом свидетельстве: оно есть треть, четверть или пятая часть веры?
- У веры не бывает трети, четверти и пятой части.
- Тогда сколько в них было от веры?
- Вся вера целиком!
- Ну и в чем же ваш вопрос ко мне о [грешных] людях, в отношении которых вы только что признали и подтвердили, что они суть верующие?
- Избавь нас от себя! Они следуют либо в Рай, либо в Ад!
- Значит, вы продолжаете противиться. Тогда я напомню вам, что сказал Божий пророк Авраам о народе, который был более грешен, чем те двое: «Господи! Воистину, они ввели в заблуждение многих людей. Тот, кто последует за мной, относится ко мне. А если кто ослушается меня, то ведь Ты - Прощающий, Милосердный»
(14:36); напомню и о том, что сказал Божий пророк Иисус о народе, который был более грешен, чем те двое: «Если Ты подвергнешь их мучениям, то ведь они - Твои рабы. Если же Ты простишь им, то ведь Ты - Могущественный, Мудрый» (5:118); напомню и о том, что отвечал Божий пророк Ной, когда ему сказали: «Неужели мы поверим тебе, если за тобой последовали самые жалкие люди?». Он сказал: «Не мне знать о том, что они совершают. Только мой Господь предъявит им счет, если бы вы только понимали. А я не стану прогонять верующих» (26:111-114).
И все время, пока хариджиты слушали его, они стояли с обнаженными из ножен мечами.

Абу-Ханифа спасает куфийцев

Захватив Куфу, ад-Даххак, предводитель хариджитов, велел предать смерти всех мужчин.
- Почему ты велишь казнить людей? - спросил Абу-Ханифа ад-Даххака.
- Потому, что они - вероотступники618, - ответил он.
- У них была та же религия, которую они исповедуют сейчас, или какая-то иная? - спросил Имам.
- Та же, - ответил ад-Даххак, поняв свою ошибку.
И мечи тут же были сложены в ножны - жители Куфы спаслись от смерти.

В чем каялся Абу-Ханифа?

Про Абу-Ханифу говорили, что он дважды был приведен к покаянию. Имам Ибн-Давуд аль-Ямани рассказывал, как это было.
«Когда хариджиты вторглись в Куфу, они схватили Абу-Ханифу. «Это их [куфийцев] шейх», - сказали им. Хариджиты признавали неверным каждого, кто был с ними разногласен, и потому обратились к нему:
- Кайся в неверии, шейх!
- Я раскаиваюсь перед Богом в любом неверии! - ответил он.
И они отпустили Абу-Ханифа. Когда же он удалился, хариджиты сказали друг другу:
- Он покаялся в неверии, имея в виду ваши же убеждения! Хариджиты вернули его, и их предводитель спросил:
- Ты покаялся в неверии, имея в виду под ним наши убеждения?!
-  Ты это говоришь, основываясь на предположении (занн) или на знании? - спросил Абу-Ханифа.
- Конечно, на предположении, - ответил он.
- А Бог говорит: «Некоторые предположения - грех» (49:2). Стало быть, ты согрешил, а по-вашему, грех есть неверие. Кайся теперь ты первым в неверии!
- Ты прав! Я каюсь в неверии. И ты также покайся в неверии!
- Я раскаиваюсь в любом неверии! - сказал Абу-Ханифа.
И они его отпустили. Вот почему недоброжелатели Имама говорят: "Абу-Ханифа был дважды приведен к покаянию", запутывая людей, хотя речь идет лишь о приведении его к "покаянию" хариджитами».

Третейский суд

Хариджиты в корне отрицали такое понятие, как третейский суд, ибо одним из основополагающих их лозунгов был: ля хукма илля ли-лъ-лях! - «Есть лишь Божий суд!». Ад-Даххак, захватив Куфу, отправился по этому поводу к Абу-Ханифе, к которому часто, минуя официальные суды, обращались люди со своими тяжбами, с тем чтобы он рассудил их по справедливости.
- Кайся! - обрушился он на правоведа, как только приблизился к нему.
- В чем каяться-то? - оторопел ученый.
-  В том, что ты допускаешь третейский суд! - вынес свой вердикт одиозный хариджит.
-  Ты станешь меня казнить или спорить со мной? - спросил Имам, узнавший, в чем дело.
- Конечно же, спорить!
- Но если у нас с тобой возникли разногласия о предмете спора, то кто же нас рассудит?
- Сам выбери угодного тебе.
-  Сядь и рассуди нас в связи с нашим спором, коль уж мы заспорили, - сказал Абу-Ханифа одному из людей ад-Даххака. И обратившись к самому ад-Даххаку, спросил: - Согласен ли ты на то, чтобы он рассудил нас?
- Да, - подтвердил ад-Даххак.
-  Вот и ты только что допустил третейский суд. Хариджит был поставлен в тупик.

Истинный угодник Божий

Однажды кто-то спросил у Абу-Ханифы:
- Что Вы скажете о человеке, который сказал: «Я не надеюсь на Рай и не боюсь Ада, вкушаю мертвечину, свидетельствую о том, чего не видел, не боюсь Бога, молюсь без поясных и земных поклонов, ненавижу истину и люблю смуту»?
- Ты спрашиваешь меня о том, что знаешь сам! - едва сдерживая гнев, ответил ученый.
-  Нет, - возразил человек, - но я не нашел ничего постыднее этого и потому спросил Вас об этом.
-  Что вы скажете о таком человеке? - обратился Абу-Ханифа к ученикам.
-  Обвиняемый дурной человек, ибо таковы качества неверного, - ответили они.
- Он, клянусь Богом, из числа истинных угодников Божиих, - с улыбкой сказал Абу-Ханифа. А затем, обращаясь к тому человеку, продолжил: - Я отвечу тебе, что он из числа истинных угодников Божиих! Ты же впредь удерживай свой язык от дурного и не стремись к бесполезным знаниям!
- Хорошо.
- Что касается его слов о том, что он не надеется на Рай и не боится Ада, так это потому, что он надеется на Господа Рая и боится Господа Ада. Что касается слов, что он «не страшится Бога», так это потому, что он не страшится того, что Бог будет в отношении него несправедлив и вероломен. И сказал Бог: «Господь твой не притесняет [Своих] рабов» (41:46). Его слова о том, что он вкушает мертвечину,  означают, что он употребляет рыбу. Его слона о том, что он молится без поясных и земных поклонов, означают, что он много молится за Пророка и часто участвует в похоронных молитвах. Его слова о том, что он свидетельствует о том, чего не видит, означают, что он свидетельствует истину, подтверждая, что нет божества, кроме Бога, и что Мухам мад - Его раб и посланник. Его слова о том, что
 ненавидит истину, означают, что он любит вечность, дабы непре-ывно поклоняться Богу, а потому ненавидит смерть, которая - не что иное, как истина, ибо сказано Всевышним Богом: «И придет опьянение смерти в истине» (50:19). А правдивейший Абу-Бакр читал этот аят так: «И придет опьянение истины в смерти». Что же касается смуты, то сердца людей по природе созданы для любви к имуществу и детям, а это и есть величайшая смута в сердцах верующих.

Спор с кадаритами

В Куфу приехали семьдесят кадаритов, которые стали обсуждать в куфийской мечети вопрос предопределения. «Они приехали с заблуждением», - отреагировал на их визит Абу-Ханифа. В ответ богословы отправились на встречу с ученым.
- Мы будем с тобой спорить! - заявили они ему.
- О чем же вы будете спорить со мной? - поинтересовался предстоятель.
- О предопределении (кадр).
- Ужель вы не ведаете, что смотрящий на вопрос предопределения подобен смотрящему на лучи солнца: чем больше смотрит, тем больше приходит в замешательство!
- Тогда о [Божьем] предуетановлении (када') и справедливости ('адль).
- Лучше говорите о Божьем имени!
-  Может ли кто из сотворенных сделать так, чтобы в царстве Божием случилось то, что Он не предустанавливал?
-  Нет. Но предустановление бывает двух видов: повеление откровения и способность {кудра). Что же до способности, то оно не дается людям: кому-то может быть предопределено быть в неверии, хотя оно не повелевается, а, напротив, запрещается. [А предопределение как] повеление также делится на два вида. Первое - повеление бытия, когда Бог повелевает чему-то быть. Это не является повелением откровения.
- Поведай нам о Божьем повелении. Оно соответствует Его воле или нет?
- Его повеление исходит от воли, а не воля - от повеления. Истинность этого подтверждают Божьи слова об Аврааме: «Он сказал: "Сынок! Видел я во сне, что приношу тебя в жертву, что ты на это скажешь?" [Сын] ответил: "Отче! Делай то, что тебе велено. Если Бог пожелал, ты найдешь меня терпеливым"» (37:102). Он не говорит: «ты найдешь меня терпеливым помимо Божьей воли». Принести его в жертву было Его повелением, но на то не было Его воли.
- Поведай нам об иудеях и христианах, которые на Бога возвели наговор. «И сказали иудеи: "Ездра - сын Божий". И сказали христиане: "Мессия - сын Божий"» (9:30). Бог предопределил Самому Себе, что Его будут поносить и что Ему будут приписывать наличие ребенка?
-  Предопределение Бога не касается Его Самого, оно касается Его рабов. Если предопределение касалось бы Его, то Он лишился бы всемогущества.
- Поведай нам о Боге, когда Он волеизъявляет Своему рабу быть неверным, Он поступает с ним хорошо или плохо?
-  Нельзя говорить, что Он поступает плохо или притесняет. Однако кто идет наперекор тому, что ему было велено, то Бог выше этого. Люди знают, что Он хочет от них в отношении веры!
- Ты сам верующий? -Да.
- А пред Богом?
- Вы спрашиваете меня о том, что знаю и хочу я, или о том, что знает и хочет Бог?
- Нет, мы спрашиваем о твоем знании, а не о Его знании.
- Исходя из своего знания, знаю, что я верующий, но не ведаю, что знает обо мне Бог.
-  Что ты скажешь о том, кто отрицает хотя бы одну букву в Божьем Писании?
- Это неверный, ибо Бог про таких сказал, угрожая: «Кто хочет, пусть верует, а кто [не] хочет, пусть не верует!» (18:29)
-  Если это просто угроза, [а не основание для богословского вывода], то как же тот, кто сказал: «Я не верую и не отрицаю (ля акфур)»?
- Вы оспариваете самих себя. Неужели вы не считаете, что если I не верую, то волею Бога я уже принужден к неверию, а если я не Отрицаю, то уже принужден волею Бога к вере?
- Кого же тогда ты делаешь из людей заблудшими?
-  Горе вам! Людей делает заблудшими Тот, Кто может их повести истинным путем! Только Бог сбивает, кого хочет, и ведет, кого хочет!

Спор с дахритами

Группа дахритов хотела убить Абу-Ханифу. Когда они уже обступили его со всех сторон, Имам воскликнул: «Стойте! Давайте обсудим один вопрос, а затем делайте все, что пожелаете!». Дахриты согласились.
-  Что вы скажете о человеке, - начал Имам, - который будет рассказывать вам о корабле, наполненном товаром и всякими грузами. В пучине моря его окружили бушующие волны и ветра со нсех сторон, а он ровно плывет между ними без моряка, который бы его вел и направлял, без ответственного, который бы им понуждал и управлял. С точки зрения разума это возможно?
-  Нет. Это нечто, что разум не принимает и что невозможно представить, - ответили дахриты.
- Боже свят! Если для разума невозможно, чтоб существовал корабль, который ровно плывет без ответственного и водителя, то как же может устоять этот мир против того, что разнятся его состояния, меняются его устройство и дела, вместимость его краев и разность его концов без своего Устроителя, Охранителя и Обновителя?
Услышав эти слова, безбожники раскаялись и отказались убивать Имама, вложив мечи в ножны.

Катада и вопросы Абу-Ханифы

Однажды в Куфу прибыл Катада, известный корифей мусульманской науки. «Спрашивайте меня о законах Божьего посланника!» - заявил он собравшейся публике.
Вскоре эту новость донесли до сведения Абу-Ханифы. Имам довольно безучастно отнесся к идее задать вопрос прославленному ученому. Его сподвижникам пришлось даже уговаривать своего учителя, прежде чем тот согласился на прозвучавшее предложение.
- Что Вы скажете о человеке, - начал он свой первый вопрос, - во время [многолетнего] отсутствия которого его жена [подумала, что он умер], и вышла замуж за другого. По возвращении первый муж сказал ей: «Ах ты, прелюбодейка! Вышла замуж, пока я еще жив!», но все же приблизился к ней. Затем второй муж имел с ней близость и также обругал ее, сказав: «Ах ты, прелюбодейка! Так ты была замужем!». Как будет решаться вопрос с проклятием?
-  Неужели такое случилось? - спросил Катада.
- Даже если не случилось, мы это допускаем.
-  На нечто подобное я не могу Вам ответить. Спросите меня о Коране?
-  Хорошо. Что Вы скажете о следующих словах Всевышнего: «Сказал тот, у которого было знание из Писания: "Я приду к тебе с ним,.."» (27:40). О ком идет речь?
-  О двоюродном брате Соломона, сына Давида, знавшем величайшее имя Бога.
- А Соломон знал это имя?
- Нет.
- Боже свят! Стало быть, сей человек знал больше одного из достопочтеннейших пророков?!
-  На нечто из подобного толкования я не могу Вам ответить. Спросите меня на богословскую тему.
- Вы верующий?
- Надеюсь.
- А почему Вы не отвечаете так, как согласно Слову Божьему, отвечал Авраам: «Ты веруешь?» Он сказал: «Конечно!» (2:260)
- Уведите меня! - воскликнул Катада. - Клянусь Богом, не ступать ноге моей больше в этом городе!

Ата и тафсир Абу-Ханифы

Абу-Ханифа рассказывал, как он спросил Ата ибн Абу-Рабаха:
- Что Вы скажете о словах Всевышнего: «...и даровали ему [пророку Иакову] детей и вместе с ними подобных им»? (21:84).
- То есть Он даровал ему семью его и еще одну семью.
- А разве можно человеку предоставить того, кто не от него?
- Каково тогда твое мнение?
-  [Бог даровал] ему детей и еще столько же награды за них.
- Так и есть. Хотя Бог лучше знает...

Лжепророк

Во времена Абу-Ханифы один человек объявил себя пророком. «Дайте время, - говорил он, - и я явлю чудо». «Кто ждет от него чуда, - сказал Имам, - тот впадает в неверие. Ибо подобным ожиданием он отвергает слова Пророка: "Нет пророка после меня"».

Богослов, который не смеется

Один из современников Абу-Ханифы говорил, что никогда не видел, чтобы Имам смеялся, он только улыбался. В чем же причина этого?
«[В молодости] Абу-Ханифа дискутировал с одним мутазилитом, - рассказывали про Имама, - по вопросу предопределения и сказал ему: "Если ты можешь делать все по своему усмотрению, то выведи мочу из места испражнений и испражнения из места мочеиспускания!". [Аргумент] поставил [мутазилита] в тупик, и Абу-Ханифа рассмеялся. "Ты дискутируешь о знании и смеешься! Клянусь Богом! Я больше не заговорю с тобой!". С того дня Абу-Ханифу никогда не видели смеющимся».

Абу-Ханифа запрещает богословие

Абу-Ханифа не дозволял сыну заниматься богословскими диспутами. Негодующий сын спросил:
- А разве не Вы нам повелевали это?
- Да, я, - ответил Имам, - но сегодня я запрещаю тебе!
- Почему?
-  Сынок, все те, кто спорит в вопросах богословия (калам), придерживались одного учения и одной религии, пока сатана не поссорил их и не посеял между ними вражду и разногласия. Мы собирались [для богословских дискуссий и вели на них себя так осторожно], будто бы над головами у нас парили птицы. Но сегодня я узнал, что некоторые люди богословствуют и смеются над богословием, А если кого заботит лишь то, чтобы с помощью подлости одолеть своего оппонента и опозорить его, то богословский диспут в этих рамках лишен всякого блага!

С другими факихами

Урок у парикмахера

Абу-Ханифа вспоминал:
Касательно обрядов Мекки [то есть обрядов хаджа] я ошибся в пяти вопросах, истине в отношении которых научил меня цирюльник. Это было, когда я захотел обрить свою голову.
-  Вы араб? - спросил он меня.
- Да, - ответил я. - За сколько вы меня обреете?
-  В благочестии не договариваются, - сказал он, имея в виду, что во время хаджа не следует заключать договора. - Садись!
Я сел, не повернувшись к кыбле. Он развернул меня в сторону кыблы. Я хотел, чтобы он побрил мою голову, начиная с левой стороны, но он сказал:
- Разверни ко мне правую сторону.
Я так и сделал. Он стал меня брить, а я молчал.
- Славословь (каббир)
Я стал восхвалять Бога, пока не встал, чтобы уйти.
- Ты куда?
-  В путь.
- Помолись в два рак'ата, а затем ступай.
Все это у цирюльника, подумал я, не иначе, как от какого-нибудь ученого. И обратился к нему:
- Откуда у Вас все то, что Вы мне повелевали?
- Я видел, что так поступал Ата ибн Абу-Рабах.

Запрещенный правовед

Куфийский ученый и последователь Абу-Ханифы Ибн-аль-Му-барак побывал в Сирии. В Бейруте он встретил видного сирийского факиха аль-Аузаи.
-  Эй, хорасанец! Что за еретик по кунье Абу-Ханифа, который объявился в Куфе? - спросил его прославленный ученый.
Ибн-аль-Мубарак ничего не ответил. Вместо этого он отправился к себе и из книг Абу-Ханифы за три дня сделал выдержки наиболее сложных и интересных вопросов. Получившуюся брошюру он вручил аль-Аузаи. Последний был настолько увлечен чтением этой работы, что с трудом прервался на молитву. Дочитав книгу до конца, аль-Аузаи спросил:
- Хорасанец! Кто этот ан-Нуман ибн Сабит?
- Шейх, которого я встречал в Ираке.
- Это благороднейший из шейхов! Ступай и приумножай у него [свои знания]!
- ТакэтожАбу-Ханифа, которого Вы воспретили! Аль-Аузаи выразил большое сожаление по поводу столь нелепого недоразумения и решил встретиться с Абу-Ханифой, когда тот приедет в Мекку для совершения (очередного) хаджа.

Встреча двух факихов

Абу-Ханифа и аль-Аузаи встретились в Мекке.
- Почему Вы не поднимаете руки перед и после поясного поклона? - спросил Имама сирийский ученый.
-  Потому что это ничем не удостоверено у Божьего посланника, - ответил Абу-Ханифа.
-  Как это не удостоверено?! Рассказывал мне аз-Зухри со слов Салима, а тот - со слов своего отца Абдаллаха ибн Умара ибн аль-Хаттаба, что Божий посланник поднимал руки до плеч, когда начинал молитву, перед и после поясного поклона.
- А нам рассказывал Хаммад со слов Ибрахима ан-Нахи, а тот - со слов Алькамы и аль-Асвада, а они - со слов Ибн-Масуда, что Божий посланник поднимал руки только в начале молитвы и больше не возвращался к этому.
- Я тебе рассказываю со слов аз-Зухри, а он - со слов Салима, а тот - со слов Абдаллаха, а ты говоришь: «Рассказывал мне Хаммад со слов Ибрахима»!
- Хаммад знал больше аз-Зухри, Ибрахим знал больше Салима, Алькама был в фикхе не хуже Ибн-Умара. И если Ибн-Умар обладал преимуществом сподвижника, то аль-Асвад обладал другими достоинствами. Ну а Абдаллах ибн Масуд - это Абдаллах!
Аль-Аузаи после таких аргументов замолчал.

Змеиный укус

Однажды факихи Суфьян ас-Саури, Ибн-Абу-Ляйла, Шарик ибн Абдаллах и Абу-Ханифа присутствовали на ученом собрании. Один из присутствующих поставил на обсуждение такой вопрос: «Несколько человек сидели вместе, когда появилась змея и начала ползти по одному из них. Он торопливо стряхнул ее так, что она попала на другого. Второй человек стряхнул ее со своего тела на третьего. Так продолжалось до тех пор, пока змея, упав на последнего человека, не укусила его, и он от этого укуса умер. Кто из этих людей должен платить денежную компенсацию фиш) за смерть умершего человека?»
Ученые мужи стали высказывать различные мнения. «Компенсацию должны платить все», - считали одни. «Только предпоследний», - полагали другие. Было много споров, но единого мнения так и не нашлось. Все это время Абу-Ханифа сидел тихо и улыбался. В конце концов кто-то повернулся к нему и попросил выразить свое мнение. Имам дал такой ответ: «Когда первый человек бросил змею на второго и последний избежал укуса, предыдущий был освобожден от ответственности. То же самое можно сказать и о других людях, кроме последнего, сбросившего змею. Что касается оного, то есть два возможных варианта: если змея укусила следующего человека, как только попала на него, тогда последний человек, бросивший змею, должен выплатить компенсацию; если же был некий промежуток времени между этими двумя событиями, тогда укушенный человек был сам виновен из-за своей небрежности, так как не сбросил змею достаточно быстро, чтобы спасти себя».
Такое толкование было принято всеми присутствующими учеными.

Абу-Ханифа - знаток хадисов

В присутствии Абу-Ханифы аль-Амашу задали несколько вопросов, которые он переадресовал Имаму. После его ответа аль-Амаш спросил Имама:
- Откуда ты взял это?
- Из хадисов, которые я знаю с твоих слов, - ответил Абу-Ханифа и процитировал некоторое их количество.
-  Уже достаточно того, что рассказанное мною тебе за сто дней ты пересказываешь за один час! Я не знал, что ты руководствуешься этими хадисами, воистину, факихи, вы - лекари, а мы - провизоры! - воскликнул аль-Амаш и добавил: - Ты же взял обе стороны!

Так кто же ткач?

Наместник Мекки поручил факихам Ибн-Шубруме и Ибн-Абу-Ляйле написать некое юридическое положение. Стоило одному сочинить что-либо, другой опровергал его. Так продолжалось, пока эмир не вызвал Абу-Ханифу.
-  Нам необходимо такое-то положение, - сказал он ему при встрече.
-  Скажи своему писцу, пусть пишет, - тотчас ответил Абу-Ха-нифа и сразу же стал диктовать текст документа.
Когда пришли Ибн-Шубрума и Ибн-Абу-Ляйля, им зачитали этот текст, и они ничего не смогли сказать против него.
- Ты посмотри, этот ткач за час все написал! - воскликнул один из ученых после аудиенции.
- Не говори «ткач»! - ответил второй. - По-моему, ткач - это тот, кто не способен на такое и кто получает удовольствие, пороча ученых!

Опекун и два свидетеля

Однажды некий военачальник тайком заключил брак с одной женщиной. Когда же та родила от него, он напрочь отказался и от ребенка, и от жены. Женщина обратилась в суд.
- Принеси доказательство о заключении брака, - сказал ей городской судья Ибн-Абу-Ляйла.
-  Но он женился на мне так, что Бог был моим опекуном, а два ангела - свидетелями, - ответила женщина.
- Уходи! - крикнул судья и прогнал ее.
Женщина со слезами на глазах пошла к Абу-Ханифе и обо всем рассказала ему. Конечно, ею была грубо нарушена процедура бракосочетания, за такой «брак» судья вообще мог наложить на нее телесное бичевание как на прелюбодейку. Но, с другой стороны, она была не развратницей, а доверчивой жертвой обмана, да еще и с ребенком на руках.
И Абу-Ханифа не мог с этим не считаться. Он успокоил несчастную и научил, как нужно вести себя в суде. «Вернись к Ибн-Абу-Ляйле  и сообщи ему, что принесла нужное доказательство», - сказал он ей и далее поведал необходимый план действий.
Следуя ему, женщина вернулась в суд. Как и ожидалось, судья потребовал предоставить это самое доказательство. В ответ женщина громко взмолилась:
- Да исправит Бог судью, который не верит (кафир) моему опекуну и двум моим свидетелям!
Судья побоялся сказать «Так и есть» и был вынужден признать этот брак, присудить женщине махр и подтвердить отцовство ребенка.

Проход в стене

Один человек спросил Абу-Ханифу, имеет ли он право прорубить проход в стене своего двора.
-  Прорубай что хочешь, не спрашивая своего соседа, - ответил он.
Однако этот самый сосед обратился по данному вопросу к городскому судье Ибн-Абу-Ляйле, и тот вынес решение в его пользу. Владелец стены пожаловался Абу-Ханифе. И ученый вновь сказал ему:
- Делай дверь!
Сосед опять заставил пойти его в суд, и вновь судья оказался на его стороне. Тогда ученый спросил владельца стены:
- Сколько стоит твоя стена?
- Три динара, - был ответ.
- Я тебе их возмещу. Ступай и разрушь стену от начала до конца. Человек пошел ломать стену. Но сосед вновь привел его к судье.
-  Он же ломает свою стену, а ты просишь меня запретить ему это? - сказал судья. И добавил, обратившись к владельцу: - Ступай, сломай ее и делай что хочешь!
-  Тогда почему вы меня мучили и запрещали сделать проход, когда это легче для меня? - не выдержал изнеможенный судебными тяжбами человек.
-  Когда один идет к тому, кто указывает на мою ошибку, то как же я должен поступить, узнав о своей ошибке? - ответил судья.

Наследство для Абу-Ханифы

Однажды во время отъезда Абу-Ханифы умер человек, который определил Имама своим наследником. По возвращении ученый обратился по этому вопросу к куфийскому судье Ибн-Шубруме, подкрепив свое притязание необходимыми свидетельствами. Но Ибн-Шубрума, недолюбливавший ученого, решил отказать Абу-Ханифе в его законном праве:
- А ты можешь поклясться, что твои свидетели говорят правду?
- Я не должен клясться, ибо отсутствовал, - ответил Имам.
- Логика твоя ошибочна!
- А что в таком случае ты скажешь о слепом, которому нанесли телесное увечье и два его свидетеля подтверждают это? Должен ли он поклясться, что свидетели его говорят правду, хотя он и не видел этого?
Ибн-Шубрума был вынужден присудить Абу-Ханифе его долю наследства.

Суд над сумасшедшей

Одна одержимая по имени Умм-Имран обругала прохожего, и когда тот ей ответил, назвала его ублюдком (ибн аз-занияйн). Свидетелем инцидента стал городской судья Куфы Ибн-Абу-Ляйла, который посчитал, что слова женщины следует расценивать не как простое ругательство, а как публичное обвинение в половой распущенности родителей прохожего. Согласно же мусульманскому праву, недоказанное обвинение в прелюбодеянии (казф) считалось уголовным преступлением. Поэтому судья велел привести женщину в мечеть и дважды подвергнуть телесному бичеванию (хадд). Первое бичевание полагалось за хулу на отца пострадавшего, вторую - за хулу на его мать. Приговор судьи привели в исполнение.
Услышав о случившемся, Абу-Ханифа сказал: «Он ошибся в шести местах. [Во-первых], глупец не подлежит уголовному преследованию (хадд). [Во-вторых], он произвел бичевание в мечети, а это недопустимо. [В-третьих], побил ее стоящей, а женщины побиваются сидящими. [В-четвертых], присудил ей две меры наказания, в то время как обвиняющий в прелюбодеянии сразу несколько человек подвергается лишь одному наказанию. [В-пятых], побил ее, хотя родители прохожего отсутствовали. А наказание полагалось бы лишь при их присутствии, ибо бичевание налагается лишь по просьбе [пострадавшего]. [И, наконец, в-шестых], он объединил сразу два бичевания, тогда как приговоренный кдвум бичеваниям не подвергается одному из них, пока не заживут раны от другого».
Прознав об этом, Ибн-Абу-Ляйла пожаловался халифу, и тот запретил Абу-Ханифе выносить какие бы то ни было юридические оценки (йуфти). Но затем наместник Куфы Иса ибн Муса столкнулся с некоторыми сложными правовыми вопросами (маса'иль). К консультациям был привлечен Абу-Ханифа. Ису ответы ученого удовлетворили, и он вновь позволил ему вернуться к юридической практике.

Финиковое вино

Торговый компаньон Абу-Ханифы Ибн-Кырат рассказывал:
-  Однажды я ездил в хадж с Абу-Ханифой и Суфьяном ас-Са-ури. В каком бы городе они ни останавливались, люди собирались вокруг них [со своими вопросами], восклицая: «Факихи Ирака!».
Суфьян ехал впереди, а Абу-Ханифа шел сзади него. Если его спрашивали о чем-либо, когда уже появлялся Абу-Ханифа, то он не отвечал, давая ответить Абу-Ханифс. И вот Абу-Ханифу спросили о набизе, и он уже хотел было высказаться в смысле его позволительности, но Суфьян закрыл ему рот рукой, заметив: «То, что мы разрешаем в Куфе, неприемлемо для Медины».

Нововведенцы

Факих Мисар ибн Кидам решил оставить своих собственных учеников, дабы посещать занятия Абу-Ханифы.
-  Мы спрашивали тебя о хадисах, а ты подсел к нововведенцам? - спрашивали брошенные и возмущенные студенты.
- Если бы встал самый малый из них посреди паломников, то он всех бы превзошел в знании! - ответил Мисар.

О вопросах фикха, кыясе и находчивости

Молчаливая жена

Глубокой ночью к Абу-Ханифе пришел человек, который, рыдая, поведал следующее:
- Я поклялся, что если жена не заговорит со мной до утра, то она разведена. А теперь сожалею о своей клятве и боюсь ее потерять.
-  Ступай к ней, - велел Абу-Ханифа - и скажи: «Мне сообщили, что твой отец плетет заговор против меня». И она заговорит с тобой.
Человек так и поступил. И когда он сказал жене то, чему научил его Абу-Ханифа, она воскликнула:
- Как же! Ты сам и отец твой интриганы!
И стала осыпать своего мужа всевозможными ругательствами. Тем не менее брак был сохранен.
Молчаливая пара
К Абу-Ханифе пришел некий человек и сказал:
- Я поклялся, что не заговорю с женой, разве что она сама заговорит со мной. Она же поклялась раздать как милостыню свое имущество, что не заговорит со мной, разве что я заговорю с ней.
- Ты спрашивал кого-нибудь об этом?
-  Да, Суфьяна ас-Саури. По его мнению, кто заговорит, тот и нарушит клятву.
-  Разговаривай со своей женой, и никто из вас не нарушит клятвы.
Человек отправился к Суфьяну и поведал ему об ответе Абу-Ха-нифы. Разгневанный Суфьян отправился к Имаму:
- Разрешаешь недозволенную близость?!
- А что случилось?
- Повторите ему вопрос!
Когда Абу-Ханифе был повторен тот же вопрос, он повторил им свой ответ.
- Откуда ты взял это? - спросил Суфьян.
-  Произнеся свою клятву после его клятвы, жена тем самым заговорила с ним, а его клятва утратила силу, и, стало быть, если он заговорит с ней, то ни он, ни она не нарушат клятву, ибо когда она заговорила с ним после клятвы, клятва для обоих утратила свою силу.
- Перед тобой открывается знание о таких вещах, в которых все мы невежды! - был вынужден признать Суфьян.

Абу-Ханифа сохранил семью

На похоронах одного юноши из знатного рода Хашимитов собралась многочисленная публика, много знати и аристократов. Вдруг похоронная процессия остановилась: обезумевшая мать преградила ей дорогу, срывая с себя одежды. Чтобы хоть как-то успокоить женщину, ее муж поклялся, что разведется с ней, если та не вернется домой. В ответ она поклялась, что раздаст все свое имущество как милостыню, но не вернется, пока супруг не совершит над покойным сыном похоронную молитву. По одному хадису, женщины не могут присутствовать при похоронных молитвах, так как недопустимо, чтобы они стояли рядом с посторонними мужчинами, а значит, дело грозило обернуться наихудшим образом.
Взоры всех собравшихся обратились к присутствовавшему на похоронах факиху Ибн-Шубруме в надежде, что он сможет с точки зрения богослужебного права разрешить возникший конфуз. Однако растерявшийся правовед осилил лишь одну-единственную фразу: «Ступайте и позовите Абу-Ханифу». Абу-Ханифа стоял неподалеку среди людей. Подойдя, он спросил супругов, стоящих в народе, об их клятвах. Узнав, в чем дело, ученый распорядился положить носилки. «Выйди вперед, - сказал он, обращаясь к мужу - и молись над своим сыном». А после молитвы обратился к жене: «Возвращайся, теперь вы оба разрешились от ваших клятв». Народ пребывал в почтенном изумлении, ведь не каждый может сразу сообразить, что коллективное участие собравшихся не является условием проведения похоронного намаза.
Вспоминая этот случай, Ибн-Шубрума любил повторять: «Женщины не способны родить подобного ан-Нуману».

Ученики Имама ниспровергают недоброжелателей

Однажды Яхья ибн Сайд, судья Куфы, сказал мединскому ученому и факиху Рабие ар-Рай:

-  Тебя не удивляют жители этого города: все они следуют во мнении одному человеку!

Эти слова дошли до Абу-Ханифы, который к Яхья ей отправил Якуба, Зуфара и еше нескольких своих учеников, сказав: «Сопоставляйте и дискутируйте с ним!». Якуб поднял перед недоброжелателем Абу-Ханифы такой вопрос:

— Что вы скажете о рабе, принадлежащем двоим хозяевам, которому дал вольную один из них?

— Один хозяин не может давать вольную.

— Почему?

— Потому что этим наносится вред [второму хозяину], а со слов Пророка повествуется: «Не дозволено вредить и желать навредить!».

— А если даст вольную другой?

— Такая вольная позволительна.

-  Но тогда вы отказались от своего мнения, ибо слова первого хозяина не сделали ничего и не дали рабу свободу. Стало быть, когда второй хозяин дает вольную, то тот остается рабом!

Яхья был вынужден молчать.

Развод - не пятно на одежде

Один человек засомневался, действителен ли его развод. За консультациями он обратился к разным правоведам. «Отпусти ее, а затем верни», - предложил Шарик ибн Абдаллах выход из ситуации. «Скажи так: "Если я развелся с ней, - определил Суфьян ас-Саури, - то возвращаю ее"». «Она твоя жена до тех пор, - ответил Зуфар ибн аль-Хузайл, - пока ты сам уверен в этом».

Абу-Ханифа прокомментировал каждое из вынесенных решений. «Ас-Саури явил тебе богобоязненность, - сказал он этому  человеку, - Зуфар явил самую суть фикха. А Шарик ибы Абдаллах подобен человеку, которому ты сказал: "Я не знаю, попала ли моча па мою одежду или нет", а он тебе отвечает: "Помочись на свое одеяние, а затем простирни его"».

Сложный вопрос

Абу-Юсуф рассказывал:

«Однажды, когда Абу-Ханифа был в хадже, в Куфе возник вопрос, на который поочередно не могли ответить Ибн-Шубрума, Ибн-Абу-Ляйля, Суфьян ас-Саури и другие куфийские правоведы. У них ничего не было на сей счет. Спросили учеников Абу-Ханифы, по и они не смогли найти ответ. Тогда люди сказали: "Об этом знает только Абу-Ханифа".

Мы стали ждать его возвращения и в то же время испугались за него и за себя. Опасались, что вдруг Абу-Ханифа также не сможет ответить и тогда он лишится своего достоинства, а вместе с ним и мы. Испугались настолько, что некоторые среди нас пожелали, чтобы он умер [дабы избежать позора]. Когда Абу-Ханифа стал подъезжать к Куфе, я выехал навстречу, сказав себе: "Поведаю ему об этом вопросе, быть может, его мысль поработает до того, как его об этом спросят".

Но Абу-Юсуф не смог реализовать задуманное. Как только он встретил своего учителя, тут же подоспели множество других людей, вплоть до самой Куфы так и не дав им остаться наедине. Абу-Ханифа приехал в куфийскую мечеть. После прочитанной молитвы нокруг него собрались люди. И первым делом они спросили его о том злополучном вопросе. Выслушав его, Абу-Ханифа опустил голову и задумался. Когда я увидел, что он опустил голову, то понял, что он найдет ответ, - вспоминал Абу-Юсуф. - Через некоторое время Абу-Ханифа поднял свой взгляд и поведал долгожданное решение. Нас охватила радость, радовались и люди!»

Задачки о клятвах и разводе

Один мужчина поклялся, что если он ополоснется после близости с женой в тот же день, когда случилась эта близость, то она трижды разведена. Немного погодя он поклялся что если пропустит какую-нибудь молитву, то его жена разведена. И еще позже сказал, что если в этот день не будет иметь близости с женой, то она разведена. Учитывая, что молитва недопустима без полного омовения после интимных отношений, то, кажется, развод был неизбежен. Разве можно выпутаться из подобной ситуации? Об этом спросил и Абу-Ханифу.

«Пусть имеет близость со своей женой, - сказал Имам, - после предвечерней ('аср) молитвы, когда еще не зашло солнце, затем [после захода солнца] пусть моется и читает молитву. В этом случае он может, не разводясь, выполнить все три условия: иметь близость с женой в течение дня, не пропуская молитвы и не моясь в течение того же дня».

Имама спросили:

-  Женщина несла в руке чашу с водой. Ее муж сказал: «Если выпьешь воду из чаши, или выльешь ее, или перельешь во что-то иное, или напоишь кого-либо, ты разведена!». Что ей делать?

-  Пусть возьмет ткань и ею извлечет воду из чаши, - ответил Имам.

Абу-Ханифе задали вопрос о человеке, который сказал своей жене, находящейся на лестнице: «Если поднимешься, ты разведена! Если спустишься, ты разведена!». Как здесь быть? «Пусть поднимут лестницу, - ответил Абу-Ханифа, - вместе с ней и положат ее на землю; или пусть вопреки ее воле поднимут женщину и опустят на землю».

Некий человек поклялся развестись с женой, если та, готовя пищу, не положит туда большое количество соли и если он почувствует при этом в приготовленной еде привкус соли. Об этой задаче спросили Абу-Ханифу, и он сказал: «Пусть варит яйца и кладет столько соли, сколько нужно, или даже больше».

«Один человек поклялся, что никогда не будет есть куриных яиц; он же поклялся, что будет есть все, что находится в углу дома. Если там обнаружат яйцо, что делать?» - спросили Имама. Абу-Ханифа ответил: «Пусть курица высидит яйцо, а когда вылупится цыпленок, сварит его и съест вместе с бульоном».

Пустой мешок позорит мужчин

Из-за вспыльчивой натуры люди сторонились аль-Амаша, известного ученого и знатока хадисов. Но одна женщина задала ему вопрос о клятве своего мужа, который поклялся дать развод, если она скажет ему, что мука в доме закончилась, или об этом напишет, или пошлет, или передаст через кого-либо, или продиктует кому-нибудь. Вопрос поставил ученого в тупик. «Тебе надо обратиться к Абу-Ханифе», - посоветовал он ей. Женщина отправилась к Имаму и поведала о случившемся. «Если закончится мука в мешке, - подсказал Имам, - привяжи его к одежде своего мужа, когда тот будет спать. Проснувшись, он увидит мешок и поймет, что мука закончилась». Женщина так и поступила. Увидев пустой мешок и поняв, что жена смогла обойти все условия, оговоренные в клятве, муж воскликнул: «Ей-богу, это хитрости Абу-Ханифы! Разве мы будем благоденствовать при нем, живом?! Он позорит нас перед женами, показывая нашу немощность и рыхлость наших умов!»

Если хочешь, ты свободна!

Некоторых традиционалистов в затруднение поставил случай, разрешить который не смог никто, кроме Абу-Ханифы. Один человек сказал своей жене: «Если этой ночью ты попросишь от меня развода, а я не дам его, то ты разведена!», на что женщина ответила: «Если этой ночью я не попрошу у тебя развода, то мой раб свободен!». «Проси развод, - велел Абу-Ханифа женщине. - А ты скажи, - обратился он к мужу: - "Если хочешь, ты свободна!"» И подытожил: «Ступайте, вы свободны от своих клятв!». Мужу же Имам посоветовал: «Кайся перед Богом о случившемся!». И тот покаялся. С тех пор каждый раз после намаза они вместе с женой молились за Абу-Ханифу.